Где мы?

Подробности

Опубликовано 03.10.2015 11:36

Я был кошкой

Подробности

Опубликовано 19.08.2015 19:57

В прошлой жизни я был кошкой. Кто-то скажет, что пёс рехнулся. Кто-то сочтет меня лгуном. Кто-то решит меня проверить блюдечком с молоком. Расслабьтесь. Я знаю: кто я. Я знаю свое место на подоконнике. И не уступлю его никому!

Ни одной собаке!

Ни одному коту!!

И даже хозяйке. Впрочем, эта старая пьяница сюда и не залезет.

Эксперт абсурда

Подробности

Опубликовано 05.08.2015 10:48

 

 "Резинотехнические изделия (презервативы) никакого отношения к здоровью не имеют, это просто заставит быть более дисциплинированным, более строгим и разборчивым в выборе партнеров, а, может быть, окажет какую-то услугу нашему обществу в плане решения демографических проблем", — заявил Онищенко.

РИА Новости http://ria.ru/society/20150804/1162489041.html#ixzz3huFk3dQz

Медик от политики и политик от медицины господин Онищенко по-прежнему энергичен и бесподобно абсурден. Его продолжают цитировать СМИ и по делу: в одну фразу виртуоз санкционной мотивации, ухитряется вместить такое количество нелепостей, что невольно начинаешь беспокоиться о здоровье государства, которое опирается на таких «профессионалов».

Это только кажется

Подробности

Опубликовано 22.07.2015 13:02

Это только кажется, что документы читать скучно. На самом деле, они иногда занимательнее иного детектива и уж точно, рассказывают о жизни больше и точнее, чем романы, сериалы и приблизительно правдивые материалы СМИ.

 

Почему №57?

Том № 57 уголовного дела № 10241 интересен тем, что никакого отношения к делу Солодкиных-Андреева не имеет. Мне скажут, что, мол, из 180 томов переданных следствием суду, к эпизодам, инкриминируемым обвиняемым  по делу 10241, относятся едва ли двадцать томов. Согласен. Но том №57 имеет и еще несколько специфических особенностей, анализ которых дает возможность судить о том, как фабриковалось не только дело Солодкиных-Андреева, но и большое дело №13435, расследуемое до сих пор. Заметим, по тем же принципам.

Санкции, Россия, Макдоналдс

Подробности

Опубликовано 12.07.2015 15:17

Американцы чрезвычайно практичны. Это знают все. Иногда складывается ощущение, что единственная цель их жизни и на уровне бизнеса и на уровне государства - впарить кому-то что-то, по возможности дороже, чем это что-то на самом деле стоит. Войну, оружие, санкции. Платить-то не им.

Европе, например, Америка впаривает санкции против России. Мол, как вообще можно торговать с такой коварной, агрессивной и непредсказуемой страной, как РФ?! Крым отняли, на Донбассе таковые колонны выгуливают! Отняли, не отняли, есть колонны или их нет – еще разбираться нужно, но Европа, пусть кривясь и с отвращением, исполняет дух и букву союзнических обязательств и по полной программе оплачивает санкции. Счет идет на миллиарды.

Дом с привидением

Подробности

Опубликовано 11.07.2015 17:40

Приобрести полную версию книги

 

О себе… Нет, я не стадное животное. Совершено не стадное. Таких, как я, невозможно наказать одиночной камерой. Для меня – это кайф, это счастье, почти наслаждение. Все равно как для верблюда колючка или для жабы болото. Вот камера СИЗо с населенностью шесть рыл на один квадратный метр – это точно смерть. В Шанхае я чужой человек. Московские тротуары ненавижу с детства. А в метро в час пик торцовая стенка вагона для меня роднее любого из двуногих. Она – источник спокойствия и уверенности. Не орет, не скандалит, на ноги не наступает, потом не пахнет, мясной отрыжкой атмосферу не портит, локтем в ребра не упирается. Поддерживает вертикаль моего позвоночного столба и мягко покачивается в такт перестуку колес. Поэтому всегда стараюсь сесть в первый или последний вагон и прижаться спиной к переборке, отделяющей пассажирскую давку от кабины машиниста. Я настолько не стадное животное, что иногда сомневаюсь: животное ли я вообще? Может быть я кусок камня, некое его четвертое состояние. Не твердый и неподвижный, не расплавленный и жидкий, не превращенный в газ, а новая неизученная субстанция. Дух камня? Его будущее? Или наоборот прошлое? Впрочем, если подойти к этому вопросу с философских позиций, то я, скорее, промежуточная фаза между камнем в прошлом и камнем в будущем. Землей был и землей стану. Банально, но факт. При этом мне не грозит превратиться в претенциозный и солидный гранит. Не был и не буду пафосным и высокомерным мрамором. Я явно не алмаз: девушки-поклонницы бриллиантов меня обходят стороной, а если и согревают своим жарким телом, то потом долго и недоуменно разглядывают, пытаясь понять: что они во мне нашли? Чем соблазнились? И, действительно, понять сложно. Если я дух, то наверняка обычного придорожного булыжника. Искру из меня высечь можно, но состояние на мне сделать нельзя. Обидно, но бесспорно. Я и капитал – понятия несовместимые. *** О доме… Мой дом - квартира в четыре комнаты на пятом этаже кирпичной «хрущевки», доставшаяся мне с братом от родителей. Точнее, так я считал раньше. Теперь все изменилось. Мой Дом сжался до двух комнат, в которых живу я, и в которых формально являюсь хозяином. Но в Доме есть люди, которые уверены, что даже на формальное владение я не имею права. Что, у таких, как я, не должно быть дома. А если дом и может быть, то наверняка не тот, в котором я живу. Хотя, если честно, мнение этих людей меня занимает очень мало. Тем более, что и сам Дом думает иначе. А Дом думает. И не только думает, но помнит и даже общается. Не со всеми. Только с теми, кто готов его слышать. И с тех пор, как я это понял, Мой Дом вышел за границы комнат, квартиры, этажа, подъезда. Он стал моим от фундамента до крыши. Потому, что элемент не может не зависеть от целого, в котором он существует. Жизнь и смерть целого определяет жизнь и сметь его элементов. Те, кто не понимают этой простой истины, обречены на участие в бесконечном шоу неприятных сюрпризов. О существе… Это маленькое странное Существо поселилось в Моём Доме шесть лет назад. Странное Существо – жена брата. Она умеет обаятельно чирикать, демонстрировать дружеское расположение, чуть картавя рассуждать о философии и педагогике – науках, которые заочно изучает в педагогическом колледже, и о которых имеет самое приблизительное представление. Периодически жена брата перестает чирикать и картавить. Это означает, что наступает эпоха очередной квартирной катастрофы. Она мечется по общим территориям – кухне, ванной, коридору. Мечется без особого смысла, но с целью. Она ищет. Ищет бикфордов шнур, запал, дистанционный детонатор - словом то маленькое приспособление, с помощью которого можно запустить механизм глобального скандала. И здесь уже не важно: найдется ли повод или компоненты взрывного устройства будут иметь сугубо виртуальный характер, но теракт – подрыв грузовика немотивированной, сварливой злобы - состоится, как футбольный матч, при любой погоде. Сценарий всегда один. Увертюра: тихое бурчание себе под нос, пока еще не ясно к чему прицепиться. Первое звучание лейтмотива: предмет недовольства обнаружен и обрел конкретные формы. Разработка главной темы: Существо многократным повторением оттачивает формулировку. Бурчание постепенно переходит в заклинание, схожее по интонациям и эффекту с заклинаниями шаманов, главным образом тем, что от него существо впадает в состояние транса. Она (или уже оно) в этом состоянии не способна воспринимать доводы разума, факты, внятно сформулированные аргументы. Побочная тема. Побочная тема - это мой Брат. По природе он носитель знаний и логики. По обязанностям добытчик и защитник. К природе шаман не вызывает. Природа шаману по барабану. Шаман апеллирует к обязанностям. Некоторое время в Брате природная логика борется с абсурдом шаманского заклинания, но вскоре выкидывает белый флаг. Логика – слабое оружие в схватке с тем, что логики не приемлет. Выслушав в сто тридцать первый раз текст раздраженного монолога, Брат начинает его повторять вслед за злобным Существом. Сначала с некоторым сопротивлением, не особо веря в магию произносимых слов. Затем четко, но отстраненно, как у вымуштрованный солдат, печатающий на плаце шаг, но продумывающий план лихой самоволки. И, наконец, эта смесь из внушения и самовнушения вскипает искренними эмоциями. Побочная тема раздавлена, растоптана, побеждена и сможет обрести свои первоначальные черты только дни спустя. Тогда, когда Существо снова вернется в состояние мило картавящей птички. Интересно, что в мгновенья попрания логики и смысла, на лице Брата проявляются те же черты, что и у супруги: кожа обвисает, становится рыхлой и исколотой точками пор, губы расплываются, теряют форму и превращаются в метательный снаряд для запуска в эфир абсурдных обвинений. Иногда мне кажется, что и вывернутая к кончику носа слезная железа – дефект, по семейным легендам, подаренный Существу конъюнктивитом, начинает во время скандала проявляться и у моего кровного родственника. Таков причудливый юмор эволюции: мужчина – в теории символ силы и генератор идей - на самом деле только клочок фотобумаги, матрица, на которой отпечатываются черты, находящейся рядом женщины. Что еще добавить к портрету Существа? До момента регистрации брака, птичка, занимаясь с Братом сексом, умела страстно стонать. Совершенно так, как стонут профессиональные актрисы в немецких порнофильмах. Но печать в паспорте отключила этот навык раз и навсегда. Оно и правильно: зачем замужней женщине порно? Несолидно. Аморально. Справедливости ради нужно сказать: странное Существо обладает и достоинствами. Она неплохо рисует, любит что-то делать своими руками. И когда это «что-то» делается не в купе со множеством других дел, результат бывает весьма недурен. Беда в том, что сосредоточиться на чем-то одном, даже очень полезном и интересном, Существо категорически не желает. Поэтому в разных концах квартиры постоянно натыкаешься: то на брошенное ведро с грязной водой и понимаешь – здесь начинали мыть пол; то на мокрое белье, которое достали из стиральной машины, но развесить не успели; то на совок с горкой пыли, что означает, что где-то пол подметают. И он наверняка подметается, потому, что с кухни сочится черный дымок – признак еды, оставленной на включенной плите. А, значит, Существа рядом с кастрюлями нет, и оно, вполне вероятно, где-то честно воюет с пылью и мусором. Если, конечно, не болтает по телефону. Что тоже не исключено. Но самое неприятное, что черный дымок с кухни может быть отнесен на собственный склероз Существа, а может быть предъявлен обществу как акт злонамеренной диверсии, как поджёг, организованный мной с целью погубить семью брата голодно смертью. Супруга брата демонстративно религиозна. Вслед за ней в квартире поселились иконы, церковные календари и тихое бормотание молитвы. Но я вполне допускаю, что она просто хочет казаться набожной. Здесь разобрать очень не просто: когда Существо вживается в образ, отличить игру от жизни уже не может и оно само. Существо очень любит лечить. С ее приходом травки и таблетки прочно вошли в семейный рацион. Она пьет и глотает сама, кормит природной и синтетической аптекой брата, пичкает очаровательно пятилетнего сынишку – плод тех ночей, когда она еще синтезировала трубные вопли страсти. Некоторые её зелья вполне невинны. Но есть в сборнике рецептов парочка с таким мерзким амбре, что вдохнув их аромат один раз, начинаешь мечтать о Великом посте, как о манне небесной. Потому, что затолкнуть в глотку хотя бы малый кусочек еды становится пыткой. Её первое шаманское шоу, адресованное мне, состоялось как раз на почве домашнего лЕкарства, точнее моего отношения к этому бесполезному занятию. Я категорически не приемлю таблетки и с настороженностью отношусь к отварам. Потому, что камень либо цел и здоров, либо его раскололи. А таблетками и настоями это не лечится. Дело шло к весне. По мнению Минздрава надвигала эпидемия гриппа. Профилактическим мероприятиям подверглось всё население нашей квартиры. Один я с порога отмел любые попытки спасти меня от вируса. Скандал был грандиозный. Меня обвинили в злостном распространении заразы, во внутрисемейном вредительстве, в несознательности и обывательской тупости. В конечно итоге, естественно, грипп навестил всех. Он, по сути своей, демократ и не видит различий между мужчинами и женщинами, бедными и богатыми, продвинутыми в области медицинских познаний и тупорылыми неучам вроде меня. Грипп поставил печать «Проверено. Заражено!» на каждом жильце квартиры. Мной он брезговал долго, но, в конце концов, превозмогая чувство естественно неприязни вируса к камню, одарил и меня подъемом температуры и спадом энтузиазма. Правда, случилось это уже тогда, когда все прочие успели переболеть дважды, что по теории, говорят, невозможно. И все равно, виноватым оказался именно я. «Ты всех заразил! Из-за тебя заболел ребенок!» Кстати, сынишка брата был единственным из святого семейства, кто на меня не орал и, как положено по эпидемиологическим нормам, отболел только раз. Я долго не мог понять: как Существу удается сочетать набожность, знахарство и шаманство? И как на это совместительство смотрит Всевышний? После долгих размышлений и наблюдений я понял: она привидение. А на поведение привидения Господь смотрит сквозь пальцы. Или вовсе его не замечает. И с тех пор, как я – камень стал видеть в супруге брата привидение, мне стало проще жить и избегать скандалов. Ведь скандал – это столкновение. А столкновение привидения с камнем – абсурд. Мы существуем параллельно и способны проходить друг сквозь друга без контакта. По крайней мере, так принято считать. По этой технологии я спокойно живу последние три года. *** Лето… На кухню я пошел сполоснуть чашку. То есть, выполнить действие со всех точек зрения невинное, и даже, полезное. И чашку испачкал - тоже делом занимался. Готовил статью на сайт. В отличие от Дюма-отца, предпочитавшего работать за бокалом вина, я пишу за чашкой чая. Здесь стоит пояснить, что камнем мне досталось быть по мироощущению, а по работе я редактор сайта телевизионной программы. Точнее: журналист, зам. главного редактор, верстальщик, модератор. А в свободное от всего прочего время еще ежедневно отвечаю на два десятка звонков зрителей, фиксирую их в базе данных и пытаюсь по мере сил решать проблемы сограждан. Но владельцы бизнеса, поразмысли, решили, что перечисленные выше обязанности, не охватывают всех моих возможностей, а потому на меня возложили почётное право поиска журналистских талантов, готовых продавать свои нескромные таланты за весьма умеренное вознаграждение. Впрочем, мне грех жаловаться. Автор программы, Светлана (она же главный редактор), тянет это воз практически в одиночку уже 15 лет. Делает шесть сюжетов еженедельно, не считая рекламных роликов, а попутно с фанатическим упорством спасет бабушек. Она верит, что ей это зачтется. И будь я Господом, зачел бы Светлане все её каторжные труды на Страшном суде с оценкой «десять» по пятибалльной шкале. Но боюсь, что моего мнения на Страшном суде никто не спросит. Им и на грешной земле-то мало кто интересуется. Например, я уверен, что в редакции должны пахать как минимум четыре-пять журналистов. Не считая меня и Светы. Но у нас бизнес российский. Владелец убежден, что и так все отлично. Вполне достаточно двух девушек-стажеров, вчерашних студенток журфака. А за нашу работу он даже немножко переплачивает. Я не спорю, просто, в ответ, за свою зарплату чуть-чуть недорабатываю. То есть выполняю что положено, а не то, что требуется для успешного развития проекта. И мы вроде как квиты. Боевая ничья. Не перегружающая бизнес затратами, а меня работой. *** А вот на кухне боевой ничьей мне еще предстояло добиться. Существо сидело за кухонным столом и, судя по отведенным в сторону глазам, находилось в переходной фазе между птичкой и шаманом. Выражение недовольства на некрасивом лице уже обосновалось прочно, но заклинаний ещё слышно не было. - Не спится? – Поинтересовался я скорее для того, чтобы разрядить обстановку, чем из любопытства. Понятно, что камню все равно: спит привидение или нет. Существо презрительно фыркнуло и гордо дёрнуло подбородком. Если бы Существо было мужчиной, а подбородок украшала борода, то такая демонстрация возмущения выглядела бы более эффектно, завершённой и самодостаточно. Но бороды у Существа не было, как не было и надежды на её скорое появление, а потому за пантомимой неизбежно должен был последовать монолог, дорабатывающий скромную амплитуду перемещения подбородка до требуемого уровня драматизма. Я вымыл чашку, поставил её в шкаф и, не дожидаясь монолога вышел в коридор. Мне и так все было понятно. В квартире уже второй месяц жила другая Женщина. Моя. И не одна, а с дочкой. К сожалению, не моей. Пока существо рассматривало Мою Женщину как гостью, то есть, явление временное, оно с конкуренцией мирилось. Но гостевание затянулось, и появилось опасение, что в доме завелась вторая хозяйка. Конкурентка. Захватчица. Персона нон грата, немедленное выдворение которой за пределы обжитой жилплощади требовали соображения семейной безопасности. Иначе говоря, все предпосылки для конфликта были налицо, оставалось найти повод, тему для шаманского заклинания. На самом деле это хорошо, когда конфликту готовы обе стороны: и нападающая и обороняющаяся. Я, не торопясь (а куда спешить камню?), просчитал варианты развития событий и возможную силу квартиротрясения. По всему выходило, что ничего серьёзного не случится. Время к полночи. Брат уже спит. Ему на работу к восьми. Плюс час на дорогу, плюс час на завтрак, умывание и штудирование прессы в туалете. То есть, подъем в шесть утра. Существо в это время еще спит. Значит: во времени и пространстве главная и побочная тема пересечься не могут. Жена же должна понимать, что муж не железный, что ему перед рабочим днем полагается выспаться. Раз так, Существо будить брата не станет. Конфликт без побочной темы не развивается. Это проверенно. Встретятся супруги завтра только после семи вечера. На такой срок никакого запала, никакого бикфордова шнура не хватит. Иначе говоря, прогноз на катаклизмы вполне благоприятный, а вероятность глобальных проблем низка. - Что смотрим? – заглядываю в комнату к моим дамам. - Джетикс! – пищит Настя. - Только самые глупые мультики ежедневно на канале «Джетикс»! – парадирую я в полголоса восторженно-бессмысленный тон рекламных анонсов детского канала. – Полный идиотизм двадцать четыре часа в сутки! Смотрите только на канале «Джетикс»! - Самый дурацкий футбол только на канале «Спорт»! – немедленно реагирует ребенок. Это у нас такая игра в анонсы. Мы оба относимся к взаимным нападкам с юмором и без обид. Мы друг друга понимаем. Камню с ребенком легко. И ребенок воспринимает камень естественно. Мы оба - часть природы. Простая, не перегруженная обязательствами и условностями. Вот с Настиной мамой все гораздо сложнее. Женщине трудно с камнем, камню непонятно с Женщиной. Но только рядом с этими дамами я еще вспоминаю, что нахожусь в переходной фазе и пока не стал настоящей окаменелостью. -Солнце, не пора ли детям спать?- Это вопрос к мамочке. -Нет! - пищит Настя – еще не кончилось! - Давай-ка, быстро ложись. Где пульт? – Редкий случай, когда Женщина поддерживает мои требования в полной мере, без ремарок, поправок, дополнений и противоречий. - Ну, каникулы, же! – Упорствует дитя. - Все, выключай. Иди чистить зубы! - Ну, вы же в отпуске!? Я с удовольствием слушаю их препирательства. Я камень, я лежу на обочине жизни, в стороне от разборок и конфликтов. Я только запустил воспитательно-дисциплинарный механизм, но не на мои плечи легла ответственность принятия педагогических мер. - Ладно, пять минут, – сдают позиции педагогические меры. Но мне еще не верится, что так удачно начатая операция заканчивается полным фиаско. Я, если честно, рассчитывал, что дитя уснет раньше мамочки, а, значит, взрослые смогут провести часок-другой тет-а-тет. Пытаюсь выправить ситуацию: - Завтра опять только к обеду подниметесь. - Ну и что? – Пищит Настя, - Нам спешить некуда. - Жизнь, отданная сну – добровольное самоубийство! – Пытаюсь прикрыть философией свои меркантильные желания. - Иди. Со своей жизнью мы сами разберёмся, – подводит черту Женщина. Что здесь скажешь? Женщине трудно с камнем, камню непонятно с Женщиной. А в выигрыше ребенок… *** Я был неправ. Мои прогнозы, выверенные логикой и разумом, оказались так же далеки от истинного положения дел, как обычно неверны прогнозы синоптиков и финансовых аналитиков. Кстати, давно заметил, ни что так часто не подводит людей, как уверенность в торжестве разума и непогрешимости идей. Разум ошибается чаще инстинктов. С идеями ещё проще. Их фундамент – набор заблуждений, которые мы считаем научными знаниями. О том, что современные знания ложны, мы узнаем только завтра, но идеи из людей фантанируют сегодня. А всё, под чем нет прочного фундамента, непременно развалится. И очень скоро. Как показывает опыт, камни спотыкаются о логику и разум с такой же эффективностью, как Homo Sapiens. До глубокой ночи из спальни брата доносилось мерное побулькивание работающего грязевого гейзера, прерываемое извержениями истерических фонтанов едва сдерживаемых вскриков: «Отлично устроилась!», «Мне это надоело!!», «Почему ты мочишь?!». Существо не пожалело мужа. Существо шло к цели, не замечая препятствий, самым коротким и самым простым путем. - Что там у них? – Сквозь полудрёму интересуется моя женщина. -Утром узнаем… – успокаиваю я. Успокаиваю не женщину, а себя. И зря. Утром это уже был дуэт. Не выспавшийся, злой и агрессивный он поджидал меня с первым выступлением на традиционной концертной площадке – кухне. А где же ещ`? Обойти кухню невозможно. Имея такую сцену, филармонии приносили бы прибыль, сопоставимую с прибылью от наркобизнеса, проституции или торговли оружием. Я шел варить кофе, а попал на поле брани. Супруги сидели за столом. По моим расчетам Брат должен был уже подходить к своему рабочему месту в противоположной части города, но почему-то сосредоточенно пил чай. Он смотрел строго перед собой: ни привычных новостей по телевизору, ни газеты на столе. Существо чай не пило. Существу было не до того. Оно готовилось к бою и в нетерпении ерзало, словно пыталось накрутить на обрюзгшие ягодицы, чехол кухонного диванчика. - Доброе утро, – с самым безмятежным видом поздоровался я. Брат буркнул нечто нечленораздельное, что можно было истолковать и как «привет!» и как «пошел…». Брат до сих пор не может понять, что я камень и мне одинаково безразличны: и подчеркнуто вежливое хамство, и разнузданная грубость. Это только звуки. Я их отражаю и эхом отправляю в пространство. Существо понимает меня лучше. Ее слова всегда сведены к конкретным претензиям и требуют конкретного ответа. - Я что, техничка, уборщица – грязь за всеми подтирать? – Существу настолько не терпится получить ответ, что оно вскакивает из-за стола и встает у меня на пути, воинственно уперев в свои пухленькие бочки маленькие злые кулаки. Я церемонно делаю шаг в сторону, как в старинном бальном танце в три движения обхожу партнершу и оказываюсь к жене Брата спиной к спине. Это её заводит ещё больше. Наш танец продолжается. Существо делает резкий разворот и втыкается носом в мой позвоночник. Камню щекотно, но Существо готово взорваться от возмущения. Оно понимает: в каком смешном и глупом положении оказалось и от пережитого унижения на десяток секунд теряет способность говорить. Я занимаюсь своими делами. Темно-шоколадные зерна слой за слоем ложатся в чашу кофемолки. Мне нравится этот процесс. Я наблюдаю за ним и не реагирую на звуки у себя за спиной. - У тебя спрашивают! – Брат подхватывает знамя скандала, на мгновенье выпавшее из ослабших рук супруги. - Что? – поворачиваюсь к ним с намерением дойти до ближайшей розетки и превратить ароматные зерна в еще более ароматный порошок и буквально натыкаюсь на Существо. -Я – техничка!!? – горячо выдыхает Привидение мне чуть выше солнечного сплетения. Понятно, что фраза готовилась всю ночь, оттачивалась и доводилась до совершенства. Именной ей была предоставлена честь начать процедуру аутодафе. Но слова, выдавленные сквозь влажные от слюней губы мне в футболку, сразу потеряли весь заложенный в них пафос и трагизм, и приобрели характер более присущий гротесковому юмору комиксов. - Не знаю. Загляни в трудовую книжку. Там должно быть написано.- Я не пытаюсь её разозлить или унизить. Я отвечаю вполне искренне и снова в три движения оставляю Существо за спиной. Вообще-то, последнее место работы невестки – нянечка в детском саду. По сути, действительно техничка. Пауза – десять секунд тишины. Противоположная сторона обдумывает: воспринять ли мои слова как прямой вызов и реагировать на них или придерживаться первоначального плана боевых действий. Пользуясь замешательством, успеваю дойти до розетки и подразнить мотор кофемолки близостью с электрическим потоком. Наконец, Существо прорывает. - Раньше за тобой убирала, а теперь за всеми твоими нахлебниками?! - Чего молчишь? - подгоняет Брат. А чего говорить? На собственной территории я убираю сам. Немытая посуда в мойке полдня валяется у них. Я свою мою сразу. Принцип: испачкал – почистил, значительно упрощает жизнь в коммуналках. А наш дом - типичная коммуналка на две семьи. - Конкретнее? – уточняю как можно более миролюбиво. - Конкретнее? Всю кухню засрали! На скатерти помойка. Еле оттерла! Теперь понятно: точка невозврата пройдена, послы отозваны, война объявлена. Жестоких оборонительных боев избежать не удастся. Тем более, что со скатертью на столе действительно проблемы. Вчера ужинали окрошкой. А мелко порубленная зелень, особенно укроп, липнет ко всему не хуже, чем репей к штанам или декоративные магнитики к холодильникам. Стол после еды я вытирал лично. На три зараза. Но полностью искоренить приросшую к синтетике траву не удалось. Ей по технологии нужно дать время, чтобы подсохла до состояния сена, а уже потом увядшая зелень легко слетает с поверхности по мановению сухой тряпки. - Стол я вытирал. - Да хватит врать и оправдываться! Ты живешь за наш счёт, а теперь ещё этих притащил!! От такой наглости даже камень растеряется. Бюджеты у меня и Брата разделились с тех пор, как птичка-шаман впорхнула в наше семейное гнездо. Бывало, что мы друг у друга перехватывали по мелочи до зарплаты, но чтобы жить за чужой счёт – это что-то свежее и оригинальное. До такой глупости Существо прежде не доходило. Я чувствую, что с каждым новым обвинением все хуже превращаю звуки слов в эхо. Слова пробивают кристаллическую решетку поверхностного слоя, копятся внутри меня, собираются в сгусток энергии, и начинают плавить камень в лаву. Сразу скажу: на мой взгляд, скандалы неприятны, но полезны. Только во время скандала человек проявляет себя полностью. Таким, какой он есть на самом деле. Таким, каким родился и вырос. Скандал раздевает человека донага, сдирает с него все наносное и показушное, надетое специально для выхода на люди. Очень немногие обладают даром и во время скандала оставаться «в роли». Это гении. Они наперечет. Участь остальных – публичный моральный стриптиз. Мнимые пацифисты и борцы против смертной казни, декларирующие человеческую жизнь высшей ценностью, хватаются за ножи и топоры. Не факт, что они согреют холодное оружие горячей кровью оппонента, для этого нужна смелость, но будут сжимать рукояти до белых костяшек на пальцах рук и судороги челюстных мышц. Дураки, научившиеся вовремя поддакивать и выносить в народ умную мину, обязательно сорвутся и обнаружат свою беспредельную глупость. На уровне аргументов, слов и, даже, междометий. Мнимые интеллигенты, завсегдатаи филармонии и театральных премьер, знающие назубок имена модных авторов и фамилии классиков от Сафокла до Евтушенко, непременно собьются на площадную брань и базарные разборки. Даже камень во время скандала теряет природный дар отстраненности, вступает в бессмысленные дискуссии и рвется к победе, хотя отчетливо понимает что победа того не стоит. Компьютерная томография скандала дает точный диагноз: кто перед тобой и кто ты сам. И я понимаю, что еще не стал дорожным булыжником. - Отлично. Ты меня содержишь? – Чувствую, что лава прорвалась наружу и я не в силах ее остановить, - Две трети квартплаты плачу я, а три четверти начислений приходится на вас. И ты меня содержишь? - Сказал бы, и мы платили больше! – Вмешивается Брат. - А почему я должен говорить? - А почему мы должны знать? – Как ни странно, но довод Существа логичен, хотя в этом состоянии у супруги брата редко присутствует разумное начало. - Ладно! А когда я полгода сидел без зарплаты? Вы об этом знали! Но даже не подумали поинтересоваться: откуда берутся деньги за квартиру! Тогда вы не давали вообще ни копейки. Кто за чей счет жил? - Ты!!! – здесь Существо привычно подменяет логику истерикой, - Ты у нас деньги взял и делал себе ремонт. А мы чуть не умерли от голода! Я понимаю, что Существо несёт. Её последний аргумент даже у Брата вызывает растерянность. По лицу видно, как он пытается вспомнить нечто подобное, но не находит в семейных летописях ни единого документального подтверждения. Чтобы занять себя чем-то осмысленным, Брат берет нож и начинает резать хлеб. В этом действии нет надобности: семейка уже позавтракала. Он так пытается вернуть себя в реальный мир, в котором можно опереться на существующие действия и предметы, а не плутать в неожиданных фантазиях и ассоциациях сумасшедшей супруги. Все же по природе Брат носитель знаний и логики. Гляжу на ровные ломтики, отделяющиеся от батона, и чувствую, как лава во мне застывает. Остается только ощущение грязи. Будто я, камень, шлепнулся в лужу с навозом. Можно, конечно, говорить, что не я причина вони, а навоз, но кому от этого легче? - Разве такое было? – обращаюсь к Брату. Он молча режет ломоть за ломтем. - Было!- встревает Существо, - А твоя вчера бросила на столе кастрюлю! - Но кастрюля же чистая… - в коридоре за холодильниками стоит «моя». Белая футболка с линялым сиреневым цветком на груди, светлое трико, растерянное лицо. Длинные загорелые пальцы растворились в шоколадном рисунке на пластике стеновых панелей, словно ее руки вошли в стену и остались там. Может она тоже уже привидение? - Хоть какая. На место надо ставить! - Но вы же сами говорили: «Оставь на столе, я уберу». - Мало ли, что я говорю! Но убирать за тобой я не нанималась! -Ну, ты, милочка, даёшь, – уже совершенно спокойно говорю я. - Она тебе не «милочка»!!! – срывается Брат. Нож в его побелевших пальцах дрожит мелко и часто, как пневматический молоток в руках у дорожного рабочего. Живо представляю, как острое лезвие, а ножи Брат точить умеет исключительно хорошо, с хрустом входит в мое мясо, вырывает из тела фонтан крови и снова погружается в меня до тех пор, пока я ни развалюсь на ровные тонкие ломтики. А на завтра в криминальной хронике появится сообщение «Гражданская война в Сибири. Трезвый брат убил брата из-за укропа на скатерти и чистой кастрюли на столе!». Редакторы новостей буду долбиться райотдел полиции в поисках оперативной съемки задержания и горестно вздыхать, что на нашей кухне не было камеры наблюдения, и никто не додумался снять момент убийства на сотовый телефон. Ну, нет, такого удовольствия я коллегам не доставлю. - Хорошо. Она не мне, она тебе милочка. Только нож положи. Брат смотрит на наточенное лезвие, и, немного помедлив, кладет оружие в хлебные крошки на разделочной доске. - И запомни: твоей прошмандовке и её ублюдочной дочке квартиру у меня не отнять! – торжествующе орёт Существо. - У тебя кто-то что-то пытался отнять? – Я уже совсем спокоен. Страхи Существа напрасны. Моя Женщина не связывает свои планы со мной. А Насте и в голову не может придти идея захвата чьей-то квартиры. В этом возрасте снятся дворцы, а не комнаты в коммуналке. - Слышала? Обломись!!! – Невестка пытается себя завести собственным криком, но что-то ломается в механизме, какая-то шестеренка выходит из строя и скандал, так весело набиравший обороты, вдруг глохнет, как двигатель, высосавший бензин из бака до донышка. - Кофе сделаешь? - Моя Женщина, не дожидаясь ответа, разворачивается и уходит в комнату. - Я узнавал: ты их у нас прописать не сможешь, - брат говорит, тихо, почти извиняясь. – Они по нормативам не проходят. - У вас, ребят, конкретно крыша съехала… - уже вполне остыв, подвожу резюме. - Зато твоя крыша, конечно на месте и Ондулином крыта. – брат задирается по инерции, не из желания продолжить скандал, а из детской убеждённости, что в споре победил тот, за кем осталось последнее слово. Ровно из тех же соображения - Ондулин? Нет, банальная жесть. Я человек скромный. Все амбиции от дьявола. - Зато она у тебя ангел,- уже без напора парирует Брат, кивая в спину Моей Женщине. - Она - нет. Ну, а кто здесь ангел? - Я! – молчавший весь скандал племянник, смотрит из под золотистых кудряшек голубыми глазами. Иногда его ангелочком называют. Но сейчас он действительно ангел. Ангел мира. *** Весна… А вот моя Женщина не ангел. Моя Женщина наркоманка. Худшая из наркоманок. Потому, что Героин любит больше, чем меня. И потому, что искренне пытается его бросить. А меня не любит. Но и расставаться со мной не хочет. В этой ситуации и я её бросить не могу. Толи камень у неё на шее, толи она на шее у камня. Еще недавно, весной, моя Женщина была похожа на изможденную голодом и загнанную охотниками волчицу. Она металась по городу по каким-то неясным делам. Взгляд ее, то тусклый, то горящий нездоровым блеском, был тревожен и отрешен. Она подходила ко мне и говорила: «В школе опять вывесили списки. Снова должна тысячу рублей. Нет, нужно идти и оформлять льготы. Все-таки, я мать одиночка. Только времени нет …» - Да брось ты… На государство надеяться… Пока бумажки соберешь, пока решение примут Настя школу закончит. Дам я денег. Она мое «дам» никак не комментировала. Она рассказывала о жизни. -Представляешь: на родительском комитете решили выпускной отмечать в кафе. Им хорошо. Они – богатые. А я как? - Какой выпускной, - удивляюсь я, - Настя же в первом классе? - Говорят, что детям праздник нужен. А мне опять деньги искать… - Сколько? - Полторы тысячи. И еще пятьсот в театр. На костюм. Настя звезда. На сцене с детского сада. Поёт, танцует, декламирует. - Ладно, решим, – и я понимал, что снова не смогу досрочно закрыть давний банковский кредит. Она никогда ничего не просит. Она говорит. Я слушаю и открываю кошелек. Потому, что у любимой женщины проблемы, то мужчина обязан их решать. Иначе для чего нужен мужчина? О наркотиках я догадывался. Но догадка, не подтвержденная фактами, всегда похожа на оскорбление. Невозможно сказать: «Женщина, ты наркоманка!», если не поймал её со шприцом в вене. Она скажет: «А ты идиот!» и будет права. И я помогал молча. И не пытался ловить. Унизительно это как-то и глупо: следить, подглядывать, вычислять противоречия в словах, фразах и поступках только для того, чтобы доказать свою проницательность. Ну, доказал, и мгновенно стал счастлив? Нет. Поиск истины может стать кратчайшим путём к разочарованию. И я от этого пути отказался. А потом все обрушилось. Как-то сразу, в один день. И едва не стоило работы ей и мне. Что, в прочем, было вполне предсказуемо. Наше будущее всегда следствие нашего прошлого. Но мы редко способны отследить связь между причинами и последствием и, что гораздо хуже, вообще стараемся не искать эту связь. От того, наверное, и популярно голливудское кино. В нём всё просто. В реальной жизни всё запутано, будто кто-то, обладающий исключительными способностями и извращённым юмором, записал нашу судьбу на рыболовную леску, а потом небрежно скрутил её в комок и швырнул в тёмный угол: давай, попробуй, распутай! И мы мечемся по коротким отрезкам, натыкаемся на узелки, справиться с которыми не в силах, потому, что считаем их наказанием, незаслуженной помехой на пути, а не его частью, над которой нужно потрудиться и в которой мы обязаны разобраться. Прячась от сложностей, мы возвращаемся к уже пройденному, срываемся, падаем и оказываемся в новой точке судьбы, даже не понимая, что это та же самая жизнь. Просто мы выкинули из неё часть, возможно, самую важную. Ту, которая дала бы нам новые знания, помогла правильно увидеть мир и разобраться в нём. *** - Здравствуйте, – дверь редакции приоткрылась, и в тёмную щель просочилось лицо директора. Это «здравствуйте» вовсе не значит, что Вера Александровна кого-то в редакции сегодня не видела. У неё фишка такая: здороваться по сорок раз на дню. Помесь склероза и гипертрофированной вежливости. Веру Александровну в редакции недолюбливают и за глаза зовут просто Вера, хотя в неё не верит ни кто. Но если мама с папой так назвали, значит, на что-то надеялись. Она у нас появилась недавно. Учредителям надоело играть в гениальных управленцев. Хлопотно руководить десятком индивидуумов с ярко выраженным творческим потенциалом: поругал – обиделись, похвалил – зазнались, забыл съездить в банк за зарплатой – сразу готовы на рельсы лечь. Причём, не тихо на дальнем полустанке, а публично, под камеру, в присутствии коллег из других СМИ. Первые три дня, ещё не поняв подвоха, Вера ходила гордой доверием владельцев и с видимым удовольствием играла роль человека власти. Но очень скоро поняла, что её подставили. Главный редактор Света, хотя и является формально её подчинённой, в любой момент могла поставить директора на место, не стесняясь облечь свои мысли в нелитературные выражения. И в ответ на жалобы Веры владельцы лишь сочувственно кивали головой, мол, как мы вас понимаем. Юные журналистки давно разобрались с иерархией ценностей в «Инциденте» и на указания директора отвечали наивным вопросом: «А Светлана Михайловна в курсе?» Мне, некоторое время, было даже жаль Веру. Но сочувствие скоро превратилось в иронию. Сочувствовать можно человеку, оказавшемуся в ситуации, которую он изменить не в силах. Ну, например, если его выкинуло на необитаемый остров, где даже плот построить не из чего. Вера могла выйти из тупика просто и элегантно: написав заявление об уходе. Но для этого нужно было отказаться от должности. А когда между должностью и уважением выбирают должность, рассчитывать на сочувствие наивно. В бесплодных попытках завоевать авторитет, Вера то играла роль заботливой мамаши, то превращалась в беспощадного тирана, но всякая роль заводила её в организационный тупик, из которого самостоятельно выбраться шансов не было. А помогать Вере никто не желал. Окончательно запутавшись, несостоявшийся директор, начала писать для себя новые роли, которые, в понимании Веры, должны были повысить её статус. Заглядывая в редакцию через щель приоткрытых дверей, и приглашая кого-то в кабинет, Вера Александровна исполняла роль секретаря Веры Александровны, которого по штату ей не полагалось. Заходя в редакцию полностью, целиком, всей своей персоной, Вера исполняла роль лица, уполномоченного собственниками проинформировать коллектив о чём-то, значимом. Например, о принятом решении приобрести новую видеокамеру или монтажный компьютер. И только одну роль Вера перестала исполнять вовсе. Роль директора ООО «Инцидент». – Петрова, зайдите к директору. – Вера блистательно справилась с ролью секретаря и собралась исчезнуть в коридоре. - С отчётом? - Моя Женщина тянется за папкой с надписью «Клиенты, 2010». - Нет, с чистосердечным признанием. Голова Веры растаяла в сумерках коридора. Моя Женщина растерянно оглянулась на мен Я вижу, как напряглась её спина и понимаю: Моя Женщина догадывается о причинах вызова к начальству и боится его последствий. Из директорского кабинета Моя Женщина вышла c глазами тяжёлыми от непролитых слез. Тяжёлыми, как беременная дождем июньская туча, безуспешно отрывающая свое черно-серое брюхо от шершавого магнита земли. Глядишь на неё и понимаешь: все усилия тщетны. Ещё одно касание и беременность разрешится ливнем. -Пойдем, покурим? – Моя Женщина пытается улыбнуться, но я вижу - мы выйдем на лестницу, и натянутую улыбку сменят неподдельные слёзы. Вообще, Моя Женщина не плачет при чужих. Она и при мне-то редко плачет. От того я кажусь себе тоже немного чужим. Бесконечный ряд ступенек, низвергающийся в бездну с тринадцатого этажа, создает иллюзию полного одиночества. -За что? – тихо всхлипывает моя Женщина и торопливо щелкает зажигалкой. – Я что-то у них украла? -Так, успокойся. Что произошло? - в подобных ситуациях я всегда чувствую себя идиотом. Мне ясно, что с первой слезы мы начинаем двигаться по расходящимся дорогам. Я пытаюсь понять: в чём причина её трагедии. Но Моя Женщина не ищет понимания. Она не хочет ничего объяснять. Ей нужно только сочувствие. - Они три месяца обещают начать нормально платить. Я же надеюсь. Я отдам деньги. Как только оплатят – сразу отдам. - Ты взяла деньги клиента – напрягаюсь я. -Да.. Нет.. Дурак! Удивительная способность вместить в три слова ответ, историю и диагноз. Через вздохи, всхлипывания и долгие паузы я вытягиваю из Моей Женщины факты. Она заняла деньги у клиента. Немного, пару тысяч. Но не отдавала несколько месяцев. Клиент возмутился. Потребовали объяснений. Сначала у неё. Потом у руководства. А что руководство могло объяснить? Моя Женщина исправно выполняла план и вносила солидную лепту в пополнение бюджета компании. Правда с приходом нового директора изменилась система оплаты. Все менеджеры стали получать поровну. Руководство озвучило девиз: «Взаимная поддержка и взаимная ответственность!». Уж и не знаю, что так вдохновило Веру – может быть, статья Иосифа Сталина о коллективизации деревни «Год Великого перелома», или то обстоятельство, что из трёх новых менеджеров двое случайно оказались её близкими родственниками, только реальная зарплата Моей женщины резко упала, хотя денег компании она стала приносить больше. Эффект от нововведения радовал директора и акционеров, но окончательно посадил на финансовую мель Мою Женщину. А когда доходы бюджета снижаются, всегда включается режим экономии. Государство секвестирует статьи социальных расходов. Граждане откладывают до лучших времён долговые обязательства. Если бы Моя Женщина не отдала долг соседке, Вера, скорее всего, отнеслась к этому с пониманием. Но заём у клиент – это табу. Деньги клиента - это святое, они принадлежат исключительно компании и никому более. Даже если эти деньги не имеют никакого отношения к рекламному бюджету. Тому, за счёт которого живёт программа, сайт, руководство, бухгалтерия… Последовали оргвыводы: вызов на ковёр и требования закрыть проблему в течение дня. Неисполнение влекло увольнение. - Ладно, я дурак. Но ты расскажи… - Зачем? Тебе это зачем!? - Затем, - я понимаю, что перехожу на ее язык, в котором слова не несут смысла, а лишь скрывают его, язык, которым я владею не лучше, чем китайским, а, значит, ни понять, ни сказать ничего не смогу. -Так, все. – я пытаюсь обнять ее. - Отпусти, дай докурю. – Она все время боится, что в редакции узнают о наших отношениях. Как будто они для кого-то тайна. -Ладно, - соглашаюсь я. В этом состоянии с Моей Женщиной спорить бесполезно. Она не скандалит, не орёт. Она бродит где-то внутри себя по лабиринтам страхов, за вязкой броней отстраненности. Пробиться к ней невозможно. Нужно просто дождаться того момента, когда лабиринт ее отпустит и она выйдет ко мне. -Давай подведём итог. Ты заняла деньги у клиента, а отдать пока не можешь? - Он не клиент. Знакомый. То есть…, мы вместе учились… - Хорошо. А как начальство узнало? - Он позвонил. - Почему мне не сказала? - Ты и так постоянно помогаешь... - Атас! - тяжело вздыхаю я. Не понимаю этой тактики: загнать себя в угол с тем, чтобы все равно вернуться к единственно возможному решению. Лезу в карман, достаю деньги. Прикидываю: до зарплаты еще неделя, но если не задержат, то дожить хватит. – Держи. Отпрашивайся, езжай сейчас и отдай, чтобы снять все вопросы. И пусть больше не звонит. Она не берёт деньги. Указывает глазами на подоконник: - Положи. Вечером из рук в руки – плохая примета. Покорно кладу деньги на белый пластик. У моей женщины тысяча примет, как не стать бедной и быть богатой. Она всем приметам следует неукоснительно. Только деньги с ней роман не крутят. Наверное, они не верят в приметы? -Спасибо. - её длинные, нервные пальцы бережно сворачивают две тысячи и опускают в карман джинсов. Немного подумав, она торопливо целует меня в щеку. - Пошли? – докуренная почти до фильтра сигарета одинокой красной звездой летит в урну. Я загадываю желание: «Чтобы все закончилось хорошо…» Беру ее за плечи, разворачиваю к себе лицом и гляжу в глаза. В них нет слез. Они сухие и сосредоточенные. Летний дождь не состоялся. Так и у Природы случается: туча проползает брюхом по земле, роняет десяток тяжёлых, взрывающих пыль капель и уходит восвояси. - Что? - Ничего… Я иду на рабочее место и пытаюсь дописать материал о проворовавшемся председателе ЖСК. Через час сотовый Моей Женщины перестает отвечать. Меня охватывает пустота и беспокойство. Я понимаю - Моя Женщина снова провалилась в какую-то дыру во времени и пространстве. Провалилась и не ясно: вернется из нее или нет? А если вернется, то когда? Еще через тридцать минут в редакцию заглядывает Вера. Уже в роли директора. Николай Валерьевич, вы не знаете где Петрова? - Поехала к клиенту отдавать деньги. - Не доехала.( пауза) И пропала. (пауза) Как вы это можете объяснить? Чёрные, диковатые глаза Директора пытаются просканировать мой мозг. Это ее любимый фокус: уставиться в глаза подчиненного и ждать, пока он не опустит свой взгляд. Уже и не знаю, кем она себя в этот момент ощущает: удавом или парой вороненых кольтов. Только мне все равно. Я камень. А камню, что удав, что пуля. Мной проще подавиться, чем меня проглотить. - Никак. Как можно объяснить, что солнце встает на востоке и садится на западе? Это от меня не зависит. Спросите у солнца. - Хорошо. Я спрошу. – Директор и сама не знает: угрожает она или пытается помириться, но и то, и другое получается как-то куце, двусмысленно и глупо: она правда пойдёт что-то спрашивать у солнца? *** Лето… - Давай искать квартиру. Не хочу жить в общежитии. – Моя Женщина полулежит в кресле на балконе. Она уже остыла от скандала до такой степени, что готова подогреть себя под лучами солнца. - Давай, – эта тема последнюю неделю звучит с периодичностью один раз в четыре часа. Я не считаю Мой Дом общежитием. Здесь все трещинки на потолке знакомы. Они неоднократно заделывались во время многочисленных ремонтов, но всякий раз возвращались в том же виде и на том же месте. Иногда мне кажется, что за тридцать лет, что я прожил в этих стенах, мы сроднились. Я привык к ним, они – ко мне. Они маскируются слоями новой краски, кремами шпатлевки, урбанистическим макияжем пыли и копоти. Я меняю одежду, теряю волосы и вообще неспешно старею, но, несмотря на постоянные изменения, мы находим друг друга и узнаем, чтобы с нами не происходило. Я не хочу уезжать из этого дома. Именно поэтому не спорю. Согласитесь: искать квартиру и уехать – разные действия. Искать – это процесс, при умном подходе способный занять годы. Переезд – конкретное действие в конкретные сроки. -Давай, - ещё раз повторяю я и сразу меню тему,- Слушай, девушка, а ты не пробовала загорать на пляже? - Сначала нужно загореть, а потом на пляж. -Угу. -Что, угу?- Она лежит с закрытыми глазами. Утренний, но уже жаркий ветер, скользит по ее нежной коже. Я завидую ветру: мне Женщина может сказать «да», а может бросить: «Отстань». Ветер делает с ней все, что хочет. Одинокий, не выбритый волосок, выглядывает из под узкого треугольника плавок. Я присаживаюсь перед Женщиной на корточки и начинаю гладить ее подтянутые упругие бедра. - Я не говорил, что ты переворачиваешь мои представления о жизни? Моя женщин не ввязывается в философские споры, не поддается на провокации. Она ждёт. А, может быть, просто дремлет. - Всегда считал, что люди идут на пляж загорать. Она открывает глаза. Чёрные зрачки в обрамлении изумрудной радужки чуть светятся мягкой иронией. Но в голосе звучит раздражение: - Все вокруг чёрные, а я приду вот такая и буду на пляже одна белая.- Моя Женщина становится чужой. Она небрежно отталкивает мои руки, - Солнце заслоняешь. - Партия проиграна! -Ты о чём? – Теперь и в глубине зрачков появляется тень недовольства. - Белая королева в окружении черных фигур. Партия проиграна… - Дурак. - Хорошо, пойдем на пляж в Рощу. Там никого знакомых нет, а что думают чужие – какая разница? - Разговаривай с ребенком. - Как прикажете, королева. – Выдвигаюсь с балкона спиной вперед, дверь с легким стуком поддается давлению пятой точки. Моя женщина закрывает глаза и отдается горячим ласкам ветра. - Эй, красотка, пойдём на пляж? - Нет! – Настя подпрыгивает на диване на коленях, вовлечённая в процесс спасения Мира. Разговаривать ей некогда: она помогает ленивой, бестолковой и гламурной Стелле, а, заодно и всей гоп-компании Винкс. - Наська, - встаю между ней и телевизором, – пляж, шашлык, река! Ребенок наклоняет голову, пытаясь на практике применить принцип дифракции волн. Но такое крупное препятствие, как я волны в видимом диапазоне обойти не могут. Настя быстро перемещается в правый угол дивана. - Анастасия! Ку-ку, я здесь!! – начинаю размахивать руками, изображая помесь вентилятора с большой нелепой птицей. В отличие от мамы, Настя не раздражается. По её губам пробегает легкая улыбка, в глазах зажигаются весёлые искорки. Ребенок готов поддержать игру, но большой, мерцающий яркими вспышками глаз телевизора не отпускает. - Дай досмотреть!!! - Наська, лето коротко, а Винкс бесконечен. Продолжение я тебе по дороге расскажу. - А ты смотрел? – ребенок переключается с телевизора на меня. Это победа. - За кого ты меня принимаешь? - Если не смотрел – как же расскажешь? - Очень просто: наши победят! – кнопкой «питание» на пульте я закрепляю успех. Телевизор зло сужает зрачок в яркую вертикальную линию, гаснет и умолкает. - А матрас возьмем? - Куда же мы денемся? Этот воняющий химией муляж огромной порции мороженного Настя выиграла в прошлом году. С тех пор каждый выезд на реку для меня превращается в упражнения на укрепление грудных мышц и увеличение жизненного объёма легких. Первые двадцать минут пребывания на пляже я, посиневшими от напряжения губами, делаю матрасу искусственное дыхание. Делаю до тех пор, пока в нем не просыпается способность самостоятельно держать наплаву. Главная отличительная черта этого тренажера заключается в сексуальной ненасытности: без моих губ он неспособен прожить и получаса. Процедуру искусственного дыхания приходится повторять за день раз десять. За полчаса до ухода в матрасе-извращенце просыпаются мазохистские наклонности. Он категорически не желает выпускать из своего вонючего тела воздух, с которым так легко расстается наплаву. Мне приходится его скручивать, сдавливать, тискать изо всех сил, одновременно массируя сосок, который хлюпая и давясь, сражается за каждый кубический миллиметр внутреннего объема. Я чувствую себя стриптизером-извращенцем. Приблизительно так же меня воспринимает пляжная общественность. Я не жалуюсь. Я борюсь. Таковы принципы жизни: женщины создают трудности, мужчины их должны преодолевать. Впрочем, женщины наверняка уверены, что главная причина проблем - мужчины, а главные специалисты в преодолении сложностей- представительницы слабого пола. И спорить с ними – значит доказать их правоту. *** Весна - Добрый день. Майор Федотов. - Старший оперуполномоченный Уткин. Офицеры мнутся на пороге редакции, не скрывая любопытства, вглядываются в лица, пытаясь найти те, которые уже видели на телевизионном экране. Редакция оценивает гостей. Никогда не знаешь, чего принесут полицейские: сюжет или проблемы. Я вижу, как Моя Женщина опускает голову и прячет лицо за монитор компьютера. - Здравствуйте. Что вы хотели? – Марина задет вопрос не из любопытства, а по обязанности. Она сегодня дежурный журналист. Два года назад я долго сомневался: принимать её на работу или отдать предпочтение другому соискателю. Нет, по профессии к ней не возникло никаких претензий. Она сразу подготовила пару приличных статей на сайт и быстро разобралась со спецификой передачи. Но постоянное нахождение в офисе её, очевидно, тяготило, а подчиняться даже таком авторитету, как Света, Маринка не считала нужным. В первый же день работы юная пятикурсница журфака повздорила с маститой телевизионной звездой. На следующее утро Света позвала меня в монтажку и шепотом, чтобы не было слышно в офисе, предложила: -Николай Валерьевич, вот эту тёмненькую и вредную, как её? - Марину? - Да. Давайте возьмем. Из неё толк будет. А вы как считаете? Я считал так-же. И «вредная» стала неотъемлемой частью редакции «Инцидента». Марина увлечённо спасала бабушек и самозабвенно мочила «па-адонков» - именно так классифицировала Света отрицательных героев наших сюжетов. Светленькая, интеллигентная и ответственная Ксюша понравилась сразу. Но ей пришлось значительно сложнее. Ксюша так вежливо общалась с «па-адоками», что регулярно нарывалась на выговоры начальства: «Ксения, с крысами нельзя разговаривать на «будьте любезны»! Они от такого обращения начинают думать, что их уважают и им всё можно!» -Извините, но крысы не могут думать.- Вежливо, но твердо возражала Ксюша. Через год без обеих трудно было представить себе работу редакции. - Нам бы Светлану Михайловну, - Уткин попытался заглянуть за монитор, которым прикрывалась Моя Женщина. - Её нет, - более подробные пояснения Марине не позволил дать телефон. - Она воюет, – вмешался я. - Что, командировка в Чечню? – сообразил опер Уткин. - Нет. Местных подонков мочит. А что вам угодно? - Вот у него, - Уткин ткнул пальцем в майора, - Окна пластиковые. - И? - Давай, говори сам. – Уткин подтолкнул приятеля в спину. - Ну, че. Позвонил по объявлению, приехал парень. Замерил. Взял задаток и, - … майор задумался, подыскивая подходящую формулировку. - И исчез. – помог я. - Точно. Телефон не отвечает. А потом в управу человек пять терпил обратилось. С той же историей. - И вы его нашли? - Нет. Нашли вы. На прошлой неделе показали, там, где Светлана Михайловна его к себе домой вызвала. - Был такой сюжет. Молодой человек сильно удивился. Сначала пластиковым окнам в квартире, а потом телевизионной камере. - Нам бы его адресок, если есть… Мы бы его тряханули! - Помогите полиции, а то ей преступников ловить некогда? – Марина, прикрыв телефонную трубку рукой, не скрывая иронии, смотрит на майора. Она не любит полицию, как и любые иные органы власти. В душе Маринка, несомненно, анархистка. - Мы преступников ловим. И раскрываемость у нас на уровне. Но и на помощь гражданских рассчитываем. А если будете прикрывать деятельность мошенников, то можем и официально обратиться! – Возбудился Уткин, почувствовав настроение Марины. - Если будете угрожать, то можете даже не обращаться. Это я вам как зам. главного редактора говорю. – Меня наезды силовиков раздражают не меньше чем Марину. – Хотя паспортные данные мошенника, мы, в отличие от вас, зафиксировали. - Кто угрожает? – майор быстро оценил негативные последствия конфликта. – Мы просим. - Вы нам даете телефоны терпил и видеоматериалы задержания. Мы даем адрес, – я понимаю, что только на таких условиях Света согласилась бы на обмен. - Так не положено. Пишите запрос в пресс-службу. Там рассмотрят,- упирается Уткин. - Нет проблем. Пишите заявление на имя главного редактора. Там рассмотрим…- невинно улыбаюсь я. - Да брось ты Вася, договоримся без формальностей,- сдается майор Федотов. – Ведь договоримся? - А то, - соглашаюсь я, ощущая, что свой долг перед Светой выполнил на 150%. И Света думала так. Только менты нас кинули. Адресов не дали, мошенника тряханули и отпустили. Зачем им мошенник, если деньги вернулись в кошелек? Уткин и Федотов были уверены, что больше с нами не столкнуться, а, значит, никаких обязательств перед нами не имеют. Я тоже думал, что больше их не увижу. Ошибались мы все. *** Лето Всего через три часа мы оказываемся на улице. Солнце по-прежнему печет, но, не сияя в выгоревшей голубизне неба, а прожигая дыры в надвигающихся полчищах облаков. Ветер, внезапными порывами, проносится над раскаленным асфальтом тротуара, панибратски хватая по пути тополя за раскинутые лапы ветвей. Деревья отвечают недовольным шелестом, переходящим в гудение и отчаянно отмахиваются от назойливого ветра. - Ну, все, загорели! – Констатирует моя Женщина. - Я не хочу на пляж! - Настя все еще надеется вернуться к телевизору. – Сейчас гроза будет! Камень грозы не боится, а потому я, молча, поворачиваюсь к Женщине. Что бы ни решил камень, будет так, как решит Женщина. И я жду решения. Но короткий джинсовый сарафан продолжает ритмично покачиваться в такт шагам, длинные ноги в голубых шлепанцах несут Женщину вперед. Она не готова менять свои планы. Где-то вдали начинает глухо погрохатывать гром. -Ну, мама! -Иди, не ной. -Не кричи на меня! Ты меня не любишь! – Настя останавливается и поворачивается спиной к уходящей Женщине, ко мне, зависшему в пространстве где-то между мамой и дочкой. Они и друг без друга жить не могут, но иногда схлестываются жестко, до крика, до слез. Кажется, еще мгновенье и их раскидает навсегда и так далеко, что они уже не смогут найти дорогу друг к другу. Но мгновенье не превращается в пропасть разрыва. Я не успеваю вмешаться, а Женщина уже обнимает Настю. Они вместе хлюпают носами. Мама шепчет на ухо дочери что-то нежное, магическое, действующее безотказно, как транквилизаторы. Я подхожу к ним. Женщина не видит меня, но чувствует мое приближение и, не оборачиваясь, говорит: «Отойди. Не мешай!». Голос жесткий: в нем неприязнь и раздражение. Как будто я причина ее ссоры с дочерью. Было время, когда такие слова резали меня, как циркулярная пила, вскрывая ребра, легкие, взрывая в пену кровь в сердце. Но я очень быстро каменею. Теперь уже не переживаю, не обижаюсь, разворачиваюсь и иду вперед Я изучил свою Женщину. Она пройдет ещё как минимум полквартала. До подвальчика, где в царстве вечной прохлады стоят кеги с пивом, а на витрине ровными рядами, словно на военном параде красуется вяленная, копчена, соленая рыба. Пиво и рыба её слабость. Я её спонсор, то есть, главный специалист по слабостям. - Ты куда? Я оглядываюсь на голос. Мимо с шелестом и хлопками пролетает стая сумасшедших, грязных полиэтиленовых пакетов. Они гонятся за, взметающимся в небо столбом пыли, догоняют его и, погрузившись в серый туман, исчезают где-то в облаках. - Туда, - машу неопределенно в сторону темного горизонта. Ветер давит на висящую за спиной, разбухшую от матраса и полотенец спортивную сумку, разворачивает и толкает меня вперед. Я подчиняюсь попутному ветру: зачем спорить с тем, что помогает? В тесном подвальчике вечный аншлаг. Полтора десятка покупателей роятся в маленьком зальчике, пытаясь изобразить подобие очереди. Трое продавцов энергично насаживают пустые пластиковые бутылки на металлические крючки кранов, наглядно демонстрируя справедливость утверждения, что природа не терпит пустоты. Литровки, полуторки, двушки неспешно тяжелеют, меняя цвет. Золотисто-желтые, светло-коричневые, темные, почти черные и даже ядовито-зеленые гигантские ягоды вызревают прямо на глазах страждущей публики. - Все заказали? - Кричит из-за прилавка бодрая тетка, обернутая в синий с белыми рюшечками фартук. -Ты будешь? – Моя Женщина горячо дышит мне в шею. -Нет. Не хочу. – Я не любитель пива. - Полтора литра крюгера, классики, – подводит итог короткой дискуссии моя Женщина. -А мне? – Возмущается Настя - И литр лимонада, - дополняет заказ Женщина. Белые рюшечки стремительно разворачиваются, выхватывают из неоткуда сверкающую пустую полторашку и с щелчком нанизывает ее на никелированный крюк крана. - Ш-ш-ш-хе-е-е! – труба выплевывает струю пива и бутылка покрывается матовым налетом испарины. В жару нет лучшей рекламы, чем матовая пленка влаги на бутылке холодного пива. Я внезапно чувствую сухость во рту и, подчиняясь спонтанному приступу жажды, говорю: «Литр чешского, нефильтрованного». Моя Женщина смотрит на меня удивленно, но одобрительно. -Давай еще возьмем рыбное ассорти? – Предлагает она. - Давай. - А мне кальмаров!!!- Пищит Наська. - А тебе кальмаров, - соглашаюсь я, хотя с трудом представляю себе: как можно запивать соленых кальмаров приторно сладким лимонадом. Но, как говориться, о вкусах не спорят. На выходе из подвальчика нас поджидало солнце. Пока мы покупали пиво, оно бесследно испарило целое поле туч и торжествующе жгло по коже, словно подбадривая: «На пляж, ребята, на пляж!» Наська первая отзывается на зов природы. - Поехали купаться! - А как же гроза? – Вяло возражает моя Женщина. Она уже настроилась пить пиво в кресле на балконе. -Ну, мам, давай на пляж! - Поехали. Будет дождь – вернемся домой, – поддерживаю я Настю. -Как хотите… Помоги, - Женщина сует мне в руки бутылку. Я с щелчком поворачиваю пробку. «Ф-ф-ф-ф»-сквозь резьбу приветствует нас пиво. Нежно белая пена кудрявится, побираясь к горлышку. Моя Женщина делает два сладких глотка, закручивает крышку и аккуратно укладывает бутылку в сумку. -Я готова! Поехали! Девчонки весело потопали на остановку. Следом потянулось вьючное животное с пивом, лимонадом, матрасом, полотенцами и стойким ощущением, что транспортировка тяжестей не то, для чего его создала природа. Впрочем, так, наверное, рассуждают все вьючные животные от ослов до биндюжников. *** Весна… Тогда весной, когда директор вышла из редакции, я все же взялся за телефонную трубку. Взялся, хотя был уверен, что нарвусь на привычное: «Ты за мной следишь?». На звонки с офисного телефона отзывались только длинные, тягучие гудки. Моя Женщина не отвечала. Я вышел на лестницу и набрал с сотового. Четвертая или пятая попытка увенчалась успехом. -Они меня заперли!!! – Я слушал ее всхлипывания и чувствовал, как ощущение неопределенности и беспокойства вытекает из меня, как вода из дырявого ведра. Я еще не понимал: что за приключение Моя Женщина нашла сегодня, чем оно грозит и как ее спасать, но важно было другое – она жива. Воронка времени не засосала её навсегда, а покрутив в космосе её приключений, выкинула в реальный мир. - Ты где? - У клиентов. - У каких клиентов? - Оконщики. Напротив дворца спорта. Они меня заперли! - Так, спокойно. Кто запер? - Я зашла в туалет. Они закрыли офисы и ушли. - А ты чего ждешь? - Здесь решетка. Я не могу открыть. - Сейчас приеду. - Не надо. Официантка уже позвонил в охрану. - Ну, да. Катя. Ты её не знаешь. Моя Женщина, как всегда права: у меня мало знакомых официанток и среди них Кать я припомнить не могу. - Ладно. Разберемся. На часах начало восьмого. Рабочий день окончен. В редакции меня не держало ничего, кроме недописанной статьи. Но статью можно дописать и дома. В дверях сталкиваюсь со съемочной группой. - Представьте, Николай Валерьевич! Этот мальчишечка на меня с кулаками кинулся! – Светлана еще не остыла от недавнего интервью, - если бы ни Владимир, я бы его там же порвала на тряпки! Владимир – двухметровый потомок викингов – стоит в центре редакции, единственной точке, где он помещается, оставляя хотя бы узенький проход для передвижения других сотрудников, и спокойно улыбается. - Вы скинете съемки с диска на компьютер? - Светлана видит, как я достаю из гардероба куртку и деликатно напоминает о моих неписанных обязанностях. - Я скину, - из монтажки выглядывает Федор. Режиссер монтажа – полная противоположность Владимира. Тихий, маленький, худенький, почти прозрачный, навсегда погруженный в себя. Когда он начинает работать, кажется, что Федор врастает в монтажную машину и становится самой важной частью компьютера. Фёдор с картинкой творит чудеса. Любой съемочный брак способен «вытянуть» до приемлемого состояния. - Спасибо, добрый человек - это одно из любимых Светиных выражений. Есть ещё парочка нестандартных нецензурных словосочетаний, которых она в моем присутствии избегает и хлесткая характеристика отрицательных героев сюжетов. Их она называет кратко: «Па-адонки!» Причем именно так, через длинное «а». - Николай Валерьевич, не уходите… Нет, правда, посмотрите: я из этого бомбу сделаю! Пока Фёдор перекачивает файлы, Светлана торопливо закидывает в себя чуть теплый фастфуд, попутно прихваченный в буфете на первом этаже, жалуется, что первый раз за день ест, отвечает на десяток звонков на сотовый и в лицах рассказывает, как съездила к мошенникам, недорого продающим несуществующие вакансии. -Пять звонков за один день. И все жалуются на «Энлайн». Эта конторка, якобы, помогает найти работу. Люди приезжают к ним. Тащатся через весь город. Платят тысячу рублей за поиск подходящей вакансии. Потом ждут. Звонок по сотовому прерывает монолог. - Да, Сергей Сергеевич. Вашими молитвами. Все хорошо, только работы много. Поесть некогда. Да. Да. Да. У меня просьба: дайте комментарий. Да, по вашей теме. Какой вы добрый человек! Завтра в четыре вас устроит? Я украдкой гляжу на часы. Ощущение беспокойства постепенно возвращается. Встаю со стула и начинаю утаптывать пыльный ворс коврового покрытия, дважды за маршрут просачиваясь между столом и живым монументом поколениям викингов. - Коля, сядь, у меня уже голова кружится, - сообщает Владимир, добродушно улыбаясь. - Сам бы сел. Тебя проще перепрыгнуть, чем обойти. - Попробуй, – гудит он откуда-то из-под потолка. Я задираю голову и понимаю, что погорячился: без шеста или катапульты мне такую высоту не взять. - Вова, освободи проход, а то пожарные оштрафуют.- прошу я, понимая, что не перестану метаться по офису волком в клетке, пока не вырвусь на свободу. - Не могу, стулья больно хлипкие. Сяду - опять сломаю. Он не может сесть, а я не могу остановиться. Ноги тащат меня к выходу. Им не терпится, не дожидаясь неспешной кабины лифта, собрать виражи лестничных ступеней до самого первого этажа и выкинуть меня на улицу. И я бы подчинился ногам, но, во-первых, моя женщина просила не приезжать. Во-вторых, не хочется обижать Светлану. Она вполне заслужила пять минут триумфа у коллег за свою сумасшедшую пахоту и безграничную отвагу. - Я звоню в «Энлайн»,- продолжает рассказ Света, - представляюсь, прошу к телефону директора. Николай Валерьевич, вы торопитесь? – она замечает мои стремительные перемещения по комнате. - Нет, так, устал сидеть. - А… Секретарша, фифа, мол, Дмитрию Анатольевичу некогда общаться с прессой. Как будто я президенту звоню. Не-ко-гда! Я говорю: «Тогда, как в рекламе - мы едем к вам!». Приезжаем, а.. Из монтажки выглядывает Федор. - Можно смотреть. Светлана подхватывает меня под руку и тащит к монитору монтажной машины. На экране брюнет лет двадцати в дорогом костюме. Хорошо откормленное холеное лицо. Я гляжу на него, и мне начинает мерещиться запах модного парфюма. - Кто позволил сюда войти? – возмущается холеный брюнет. - У вас секретное предприятие? - парирует Светлана. - Прошла вон! Где охрана? Где-то за кадром растерянно пищит секретарша: «Дмитрий Анатольевич, сейчас позову!» С выбором тона юный барин ошибся. Если Свету завести, она колонну танков по оврагам раскидает. - Мальчик, скажите: вы собираетесь возвращать деньги обманутым клиентам? - Нарочито ласково задает вопрос Света. - Пошла на х…! – «мальчик» вылетает из-за стола и пытается отнять микрофон, но натыкается на могучий торс Володи. Камера крупным планом дает раннюю плешь на аккуратно постриженном затылке. -Ты, бл… старая, я тебя убью! – мычит директор «Эмлайн» куда-то в ремень на операторском пупке. - Мальчик, еще несколько слов для ваших потенциальных клиентов! – подбадривает буяна Света. Судя по движению камеры, Володя своим мощным, выпирающим как кенгурятник внедорожника прессом, отражает атаку мошенника, а рукой придерживает Светлану. И я понимаю, что если он её не остановит, то и сам «мальчик» и его дорогой костюм приобретут вид бомжовый и непредставительный. Света – птичка маленькая, но боевая. В кармане оживает сотовый телефон. - Ты где? - На работе. - Я думала: ты ко мне едешь! - Привет. Ты же сказала, что сама справишься. - Приедешь? - Да. Трубка сразу переходит на короткие гудки. Похоже, у моей Женщины закончились деньги на счете. Она на телефон тратит половину своей зарплаты и еще половину моей. С кем она разговаривает? О чём? Зачем? Знаю только, что я в списке ее абонентов появляюсь лишь, когда на звонки не остается денег. - Светлана, дико извиняюсь, бежать надо. Света пытается остановить: «Сейчас самое интересное будет. Охрана… Полиция…» - Знаю, что подлец, но действительно горит. Я завтра утром сяду и все отсмотрю. - Ладно,- разочарованно соглашается Света.- До завтра. - Всем счастливо,- вырываюсь из тесноты монтажки в коридор, на лестницу, через просторный холл, на пропахшую выхлопом и завязшую в мертвой пробке улицу. *** Лето… Старенький трамвайчик устало дополз до конечной остановки, надрывно заскрипел тормозными колодками и остановился. Несколько секунд он собирал силы, потом, как штангист на выдохе с шипением откатил двери. Видно и ему, железному пенсионеру, было утомительно раскатывать по городу, прорубаясь сквозь густой летний зной. Два десятка пассажиров с облегчением вывалились из душного салона. Я взвалил на плечо сумку, сгреб пакеты и довольно лихо спрыгнул на горячий асфальт остановки. Мои дамы замешкались. - Выходи быстро! - Ма-а-а, у меня билетик упал. - Двигайся, говорю. Все уже вышли. - Подожди! - Да брось ты его! - Он счастливый! - Он грязный. На полу валялся. Выходи, трамвай сейчас поедет! - Он не грязный! Он счастливый! Он на сидении лежал! Я его съем! - Ага, съешь! А потом живот будет болеть! От счастья… Ребенок с очевидным ускорением появляется в проеме дверей. - Живот от счастья не болит, - обиженно бубнит Настя и начинает осторожно спускаться по высоким трамвайным ступенькам. Я подаю ей руку. Влажные детские пальчики крепко цепляются за мою ладонь. Я ощущаю себя человеком: большим, сильным и полезным. - Нет счастья в жизни? – Сочувствую Наське. - Нет, - соглашается она и смотрит на меня сердитыми, влажными от ожидания слез, глазами. - Топай, философ, - Моя Женщина – грамотный политик. Она на корню пресекает любые попытки создания какого-либо союза за её спиной. А я и не пытался. Интриги – не мое оружие. - Отойди, я сама. – Женщина почти зло отталкивает мою протянутую руку, и я превращаюсь в маленький, никчемный и бесполезный придорожный булыжник. Трамвай вздыхает и шипит приводом дверей уже не устало, а раздраженно, будто отгоняя всех от вагона. Тупо смотрю на исчезающие за дверью ступеньки и думаю, что словосочетание «конструкторская мысль», наверное, не про трамваи. В самом деле: кто на них ездит? В основном пенсионеры. Взобраться по отвесной круче трамвайных ступенек для них все равно, что здоровому человеку среднего возраста влезть по стенке на второй этаж. Спуститься - равнозначно прыжку с парашютом. Добавьте к этому испытанию ещё вечных спутников российских стариков - сумки и тележки, и скажите: в чем здесь мысль? -Мороженное будешь? – Моя Женщина усиленно толкает маятник отношений с дочерью от точки «почти скандал» к зоне «близкие подруги». - Нет, - продолжает дуться Настя. Женщина тянет ребенка к киоску мороженного. - Вот смотри: твой любимый «Лунтик»! - Не хочу. - Давай: тебе «Лунтика», а мне эскимо. - Нет! – Настя пытается вырвать руку из маминой руки, но получив лёгкий, скорее символический шлепок по пятой точке, идёт на уступку, - Я тоже эскимо. -Купишь нам эскимо? – Вопросом ко мне Женщина фиксирует боевую ничью. А я понимаю, их мир снова оплачен из моего кошелька. Впрочем, мир стоит любых денег. Заглядываю в маленькое окошко. Потная, красная от духоты продавщица смотрит куда-то сквозь меня, и я начинаю волноваться: может быть, я заразился дома от Маленького Злобного Существа и тоже стал привидением? - Два эскимо! Продавщица фокусирует на мне свой взгляд. В чёрных зрачках легко читается, что ей надоела жара, мороженное, назойливые покупатели, неудавшаяся жизнь и что она с большим удовольствием торговала бы мышьяком, цианистым калием и синильной кислотой. -А ты не будешь? – оборачиваюсь на голос и падаю в глубокие, мерцающие изумрудной зеленью глаза Моей Женщины. Такие теплые и родные, будто не она тридцать секунд назад брезгливо отталкивала мою руку у трамвайных ступенек. И я не могу понять: то ли тогда была демонстрация независимости, то ли сейчас демонстрация благодарности? Да и разве это важно? Моя Женщина наверняка сама не сможет дать ответ на этот вопрос. Забираю сдачу, эскимо. -Оно точно без стрихнина? – Мой вопрос вылетает как-то спонтанно, из подсознания. Но продавец уже усадила свое громоздкое потное тело на стульчик и смотрела куда-то в далекое, несбывшееся. Где нет мужа-пьяницы, неудавшейся жизни. И меня тоже нет. Кстати, не только для неё. Девчонки развернули мороженное и, не дожидаясь меня, топают на пляж. Я плетусь следом: шоркая сандалиями пыльный, испещренный морщинками трещин тротуар, и думая о влиянии прогресса на человеческие отношения. «До чего мы дожили? Я подаю любимой Женщине руку, а она воспринимает это как оскорбление, как намек на ее слабость, неполноценность. И виновата не она. Виноват прогресс. Прогресс сделал нас ненужными друг другу. Он создал общество потребления с его экономической целесообразностью, стер границы между странами, но разделил людей. Кланы, семьи – где они? Первобытный человек вне племени был обречен на смерть. Сегодня каждый способен выживать в одиночку и стремиться в одиночку выживать. Та удобнее. Ни с кем не нужно договариваться. Ни о ком не приходится заботиться. Технологии уровняли в возможностях мужчин и женщин, сильных и слабых, молодых и старых, здоровых и больных. Что не по силам мышцам – сделают механизмы. Где не хватает мозгов, там выручит компьютер. Мы стали независимыми, индипенднутыми. Мужчин и женщин объединяет только секс и дети. Но и эти союзы ради детей и удовольствия становятся все более кратковременными. А скоро могут исчезнуть вовсе. Прямое воздействие на центры наслаждения в мозгу и искусственное оплодотворение вне утробы матери. И рожать будут без мук. Потому, что без матери. Если, конечно, этот процесс можно назвать родами, а не выращиванием. «Детоводы племенного хозяйства «Кандымовское» вырастили рекордный урожай младенцев! Все малыши развились нормально, а средний вес новорожденных составил семь килограмм двести грамм!» Действительно: ограничений по весу никаких. Так пусть в пробирке постигают азы языковой культуры и математики. Чего зря время терять? Раньше женщина нуждалась в мужской силе и защите. Сегодня защищает полиция (точнее должна защищать), воду таскает водопровод, кормит супермаркет. Иногда они, слава Богу, это делают плохо, поэтому женщины ещё терпят рядом с собой мужчин. Мужчинам нужен был уют, хорошее питание, чтобы можно было много работать и многочисленное семейство, каждый член которого помогал по хозяйству. Сейчас все домашнее хозяйство – диван и телевизор, уют гарантируют клининговые компании, для работы не требуется изобильной пищи, а текущие затраты энергии легко компенсирует общепит, полуфабрикаты и микроволновка. В защите и заботе нуждаются только дети. Пока нуждаются. Потому, что нет соответствующих технологий, и существует патриархальный стереотип взаимоотношений между ними и взрослыми. Но это может измениться за жизнь одного поколения. И люди достигнут пустынного совершенства в сфере личной свободы…» - Сто одиннадцать ступенек! – кричит Настя и швыряет в меня шишку. Я почти успеваю увернуться. Шишка легким шершавым тельцем цепляется за кожу на плече, но, не удержавшись, падает на тропинку и теряется среди сотен таких же сухих, ощетинившихся растопыренными чешуйками ежиков. - Дама, следите за своим ребёнком! - Я пытаюсь изобразить возмущение, но «даме» нет до меня дела. Моя Женщина кокетничает с кем-то по сотовому. Она раздраженно отмахивается и, как парусник со сломанным штурвалом, подчиняясь шквальному порыву телефонного звонка, сваливает с курса главной аллеи парка, в интимный полумрак боковой тропинки. Ну и чёрт с ней. -Пойдем! –Наська тянет меня за руку к водопаду деревянных ступенек, исчезающему в зеленом туннеле тополей и кленов. Это у нас игра такая: спускаясь к пляжу или возвращаясь с него считать потертые тысячами ног бруски. Их должно быть ровно сто одиннадцать. Или около того. Они заколдованные и потому их количество зависит от их настроения. Иногда их чуть больше. Иногда - чуть меньше. Каждая из ступенек – легкая преграда даже для маленького ребенка, но выстроившись в шеренгу по двадцатиметровому обрыву берега, они способны утомить и здорового мужика, вроде меня. Наверное, поэтому на площадках, завершающих очередной пролёт стоит по паре скамеек. Но мы с Настей ими не пользуемся. Мы идем и вслух считаем эти нудные ступеньки. И они уступают нашему дружному напору, сжимаются, теряют строй и окончательно отчаявшись выиграть поединок, скидывают нас с себя на пляж. Так, может быть, у конструкторов трамваев со ступеньками – не сбой в мышлении, а попытка сблизить людей? Преодоление трудностей, даже искусственно созданных, сплачивает. *** Весна. Света. - Вот сволочь, е…. на …! – Света швырнула трубку телефона на аппарат так, что он испуганно звякнул и свалился со стола. Такой заведенной я её не видел уже давно. – Экстрасенс хренов. Ну, на… - Света споткнулась о мой удивленный взгляд. Последний мат так и не сорвался с её, подкрашенных алой помадой, губ. - Извините, Николай Валерьевич. Но это уже за гранью!!! Когда я впервые появился в редакции, Света позволяла себе всё. Если её разрывали эмоции, по офису летали телефоны, ежедневники, ручки и движение метательных снарядов сопровождалось аккомпанементом специфических оборотов русской речи, тех, что принято деликатно называть нецензурными. Она могла обматерить оператора за неверный баланс белого. Даже, если этот баланс не был выставлен по объективной причине. Это в студии можно аппаратуру настроить заранее и в случае, если что-то не получилось, повторить запись ещё раз. Но у Светы студии не было. У нее были съемки в режиме live без права на дубль. И редко они начинались под напыщенное режиссерское «мотор». Чаще оператор едва успевал вытащить камеру из кофра и нажать на кнопку «пуск». Но именно из-за невозможности что-то переснять Света так остро переживала любой производственный брак. Испорченная запись означала не вышедший сюжет, время впустую потерянное в разъездах по забитым пробками улицам, не проданную рекламу, не выполненный план. Бизнес – дело суровое. Нет, после взрыва Света быстро отходила, старалась стереть следы конфликта из памяти подчиненных. И никто не мог бросить ей укор в том, что она иначе вела себя с владельцами или не стояла насмерть за каждого человека, работавшего на программу. Света отдавалась работе и эмоциям естественно и безудержно. Она вела себя как звезда и могла это себе позволить, потому, что пусть в масштабах города, но была настоящей звездой. На второй или третий день знакомства Света решила испробовать прорабскую лексику на мне. Дежурный журналист внес в график съемок чьё-то интервью, а Света, не сверившись с графиком, назначила на это время другие съёмки. Журналист получил втык: звезда не может быть не права, но кто–то же должен был ответить за проблему? Я вполне деликатно напомнил, что график съёмок для того и заполняется, чтобы не возникало накладок. - Ты кто такой, на х... в п…? Я здесь определяю: что и когда снимать. А ты, ё… на х.., сиди в п…. и помалкивай! - Понял, - сказал я и написал заявление об уходе. Светлана прочитала, покраснела, помолчала и … извинилась. С тех пор нецензурная брань в офисе практически не звучала. Эмоциональные взрывы Света стала использовать исключительно в качестве оружия массового поражения «па-а-адонков». - Вы же знаете – я изменилась. Ведь, правда? - Света, вы ангел, – соглашаюсь я. - Но это исключительный случай! У меня язык не поворачивается назвать его па-адонком! Подонки оскорбятся! Это убийца за деньги. Киллер в белом халате! Вчера, вас не было, пришла женщина. На прошлой неделе похоронила мужа. Рак легких. В принципе, если случай не запущенный, сейчас оперируют и люди живут. Но под нож никто ложиться не хочет. Все ждут чуда: само рассосется или придёт волшебник, взмахнёт палочкой, нашепчет молитву и рака нет. Вот на такого волшебника и напоролись. Он полгода деньги из семьи тянул. Одних кредитов взяли на триста тысяч. Машину продали. Все, что было накоплено – всё ушло знахарю. И, главное дело, он же врач с дипломом Первого меда! Клятву Гиппократа давал. Эта мразь запретила лечиться в больнице. Сказал: «Операция не нужна. Вылечу травами». А когда понял, что больному жизни осталось несколько дней – смылся из города. Уехал на симпозиум! Он на симпозиум, а семья на похороны! Деньги по копейке собирали!!! В доме одни бутыльки с каплями и мазями остались. Пятьдесят тысяч за бутылёк! Мерзавец!! Мразь!!! - А откуда про Первый мед известно? - Сам рассказал. Учился в нашем медицинском, после первого курса перевелся в Москву. - Кому рассказал? - Мне. С такой гордостью! Я, говорит, «потомственный врач», а не шарлатан! А больной умер, потому, что последний сеанс биоэнергетической коррекции не прошёл. Он даже вины своей не чувствует! - А где работает? - Частная практика! Штернхер, понимаешь! - Светлана, успокойтесь.. - Я не ругаюсь!! Это фамилия такая… - Ладно, не заводитесь. Фамилия редкая. Раскопаем: почему перевёлся и как учился. Через неделю пришли ответы на запросы о шарлатане Штернхере. Выяснилось, что из меда его отчислили за пьяную драку. Мог бы вообще под суд пойти, но спасла мама – заведующая кафедрой. Поговорила с потерпевшими и как-то дело замяла. А в Первом медицинском он никогда не учился. Диплом врача купил через интернет или где-нибудь в переходе. Информации для сюжета имелось вполне достаточно. Но Света кипела благородным гневом. Она хотела не просто разоблачить, а раскатать знахаря танком. Чтобы деньги потерпевшим вернул и о «врачевании» забыл навечно. - Так, кто заболеет раком? Офис отозвался гробовым молчанием. - Давайте, я… - Из вас, Николай Валерьевич, раковый больной, как из меня Джеймс Бонд. Спортом нужно было меньше заниматься. - Учту, исполню…- согласился я. - Нужен человек, изнуренный жизнью. Все дружно оглянулись на Мою Женщину. Она согласовывала по телефону с клиентом рекламный ролик, но происходящее в офисе контролировала самым внимательным образом. - Ни-ког-да! - среди множества суеверий, которым следует Моя Женщина, есть и твердая убежденность, что играя смертельно больного, человек непременно смертельно больным станет. - Нет, это я не Вам, - продолжает она диалог с клиентом,- Сегодня внесем правки и завтра вышлю вам на утверждение. Да, обязательно перезвоню. До свиданья! Моя Женщина кладет трубку и натыкается на молящий взгляд Светланы. - От тебя ничего не требуется. Приедёшь ко мне домой. Положим тебя в постель. Поставим скрытую камеру. Этот Штернхер – Света делает акцент на последний слог, - подойдет, поводит руками, поставит диагноз и скажет: сколько будет стоить твоё спасение. И тут мы его со съемочной группой возьмем тёпленьким. Вернем обманутым деньги и сделаем чудесный сюжет! - Вам сюжет, а мне рак? – Моя Женщина не ищет телевизионной славы. И я догадываюсь, что причина здесь не только в суеверии. Диагноз нужно будет опровергнуть. То есть, получить медицинское заключение об отсутствии злокачественных новообразований. А это – анализы. Рак не подтвердится. Подтвердится героин. Уж лучше прослыть суеверной дурочкой, чем стать уволенной наркоманкой. - Я бы сама сыграла, но он мог мой голос запомнить, - сокрушается Света. – Да, и видел, наверное по телевизору…Николай Валерьевич, будьте моим мужем! - Несколько неожиданно… А когда свадьба? - Свадьбы не будет. Вы встретите эту скотину, скажите, что больная жена только что уснула. Я уверена, что он через стенку поставит смертельный диагноз! Через десять минут я уже звонил экстрасенсу Владимиру Штернхеру и слёзно умолял спасти мою супругу. Неоперабельный рак желудка. - Откуда у вас телефон? - В газете же объявление: «Лечу рак на любой стадии». Или это ошибка? - Нет. Всё верно. -Только я её привезти не смогу. Сами понимаете… - Понимаю. Завтра в три удобно? - Конечно. Чем быстрее, тем лучше. Или не так? - Вы позвонили, а, значит, не опоздали. Диктуйте адрес. На следующий день в квартире Светы для паука свили паутину. На кухне установили две скрытых камеры. В спальне лжеэскулапа ждала съёмочная группа во главе с главным редактором программы. К встрече с врагом Света подготовилась тщательно: облегающее вечернее платье с декольте до пояса, лакированные темно синие в тон платью туфли на десятисантиметровом каблуке, стрижка над которой личный стилист трудилась с восьми утра. Все это должно было символизировать для зрителей программы принцип: месть страшна по последствиям, но прекрасна и телегенична по форме! Предусмотрено было всё, но Света нервничала. Она переживала, что Штернхер что-нибудь заподозрит и съемки сорвутся. - Вы только очень осторожно. - Я буду безутешен и полон отчаяния. - Если переиграете, и все провалите, я вас убью! Так и знайте! - Я буду безутешен и полон отчаяния именно в страхе за свою жизнь. - Ну, тогда я спокойна… Света ухитрилась завести всех. Не волновался только огромный серый кот-британец. Он степенно слонялся под ногами, точно определяя момент времени и точку в пространстве, в которой об него непременно кто-нибудь должен был запнуться. И скотина, не промахнулся в расчетах ни разу. После очередной диверсии кот садился на пол и с удовлетворённым видом начинал вылизывать у себя под хвостом. Со стороны его действия выглядели прямым оскорблением. Когда десять килограмм породистой кошатины чуть не свалили на пол центнер Володиного операторского тела вместе с казенной телевизионной камерой, терпению Светы пришел конец. Со словами : «Борис Николаевич, я тебя когда-нибудь совсем не пожалею!» - она загнала кота в ванную и заперла. В редакции знали о Борисе Николаевиче и его мерзком характере знали по Светиным рассказам, но воочию это самодовольное животное видели впервые. Кота Света ненавидела, но холила. Холила как единственного представителя мужского племени, который молча, покорно и всегда ждал её возвращения домой. Ненавидела за неуемное стремление пометить максимальное количество предметов интерьера за день и способность организовывать лужи в самых неожиданных местах. По уму кота нужно было бы кастрировать, но, во-первых, тогда бы кот перестал относиться к мужскому племени, а во-вторых, он был ужасно породист. То есть мог приносить неплохой доход. Если бы у Светы было время заниматься котоводством. В дверь позвонили. -Ну, с Богом. Съемочная группа, стараясь не топать, исчезла в спальне. Я вышел в прихожую и обнаружил, что понятия не имею: на какой из пяти замков закрыта дверь и как их открывать. Мы предусмотрели всё, кроме самого главного. Штернхер мог не попасть в ловушку только потому, что ловушка захлопнулась до его прихода. Я стоял и пытался вспомнить: какие манипуляции совершала Света, впуская меня в дом. Звонок заверещал снова. Уже более настойчиво. - Ну, что вытяните? – вслед за злым шепотом в коридоре появилось Светино лицо и оно тоже добротой не светилось. Я, молча, показал на замки. Состояние ступора оказалось заразным. Хозяйка квартиры тупо смотрела на родную дверь и не могла вспомнить верную последовательность действий. Зачем одному человеку столько замков? Конечно, Света не самая бедная девушка в городе, а Россия не самая спокойная страна. Но с пятью замками можно так закрыться, что потом не откроет уже, ни вор, ни слесарь, ни Господь Бог. Из соображений безопасности обречь себя на пожизненное одиночное заключение и голодную смерть? Я - легко, но Света без спасенных бабушек и дня не протянет. Я мысленно пожал плечами и собрался взяться за вскрытие замков в порядке их прохождения сверху вниз. -П…ц, убью скотину на х…!- Света не кричала, но и этого полушепота было достаточно, чтобы почувствовать, что угроза жизни реальна. Я инстинктивно шагнул в сторону и оглянулся. Звезда местного телевидения, главный редактор популярной программы по защите прав потребителей, гроза подонков и отбросов общества как пятиклашка прыгала на одной ноге, а второй - энергично взбрыкивала в воздухе. При каждом па с дорогих колготок в разные стороны разлетались ароматные капельки кошачьей мочи. Света угрожающе размахивала, зажатыми в левой руке лакированным туфлями, которые она так неосторожно сняла секундами раньше, видимо, чтобы стуком каблуков не выдать своего присутствия. - Кастрирую и выкину! – Прошипела звезда, быстро щелкнула задвижкой замка и на одной ноге ускакала вглубь квартиры. Я распахнул дверь. На площадке стоял высокий худой господин в потёртом кожаном пальто до щиколоток, шляпе, будто сшитой из излишков пальто уже после того, как его поэксплуатировали лет двадцать и длинноносых, как у оперов штиблетах. Пространство между шляпой и пальто занимало вытянутое прыщавое лицо, украшенное мелкими сонными глазками и клочковатой бородкой. Господин менее всего напоминал мошенника. Артисты этого жанра, как правило, излучают обаяние и светятся умом. Ну, или, хотя бы, очаровательной наивностью. Мошенник должен вызывать доверие. Штернхер вызывал недоумение. Я бы ему пятьсот тысяч не отдал. Может быть, рублей сто и только за то, что бы он хоть как-то моё недоумение развеял. - Вы?... - Да, я – это он. Владимир Штернхер! Кандидат медицинских наук, заслуженный врач Кабардино-Балкарии, действительный член Российской Академии экстрасенсорики. Действительный член церемонно снял шляпу, обнаружив под ней такую же, как борода, клочковатую шевелюру. В этот момент я пожалел, что мы не установили камеру в прихожей. Начать сюжет сценой представления церемониймейстером Шетрнхером академика Шернхера, а завершить голой правдой об отчислении из меда с первого курса за пьяную драку - вот была бы картинка! -Позвольте, - я почти раболепно забрал шляпу у заслуженного врача Кабардино-Балкарии и пристроил ее на полочке у зеркала. Разуваться и снимать верхнюю одежду, видимо, академикам не полагалось. Впрочем, и участковые врачи редко утруждают себя этой формальной процедурой. Экстрасенс только расстегнул пальто, обнажив коричневый свитер на впалой груди и линялые голубые джинсы. - Ну, где больная? - Вы, знаете, она только уснула. Мучилась всю ночь. Может быть, вы сначала посмотрите документы, и мы обсудим финансовую сторону? - Не надо! – Сурово отрезал Владимир Штернхер. Было не очень понятно: к чему относится это «не надо». В этот момент мне стало страшно, что «смертельно больная» Света сочтет операцию проваленной, выскочит из спальни и устроит то, что в редакции называют «Светапредставление». - Вы не думайте. Я – человек обеспеченный и ради жены готов на все. Но если сумма значительна, то, сами понимаете: банк – это время, –начал торопливо оправдываться я. - Деньги ничто! Мой долг спасти человека. Десять лет назад я спас от рака свою мать и с тех пор это стало моим призванием! - Вы спасли свою маму? Как это благородно! – я, облегченно выдохнул. Экстрасенс не заподозрил подвоха. - Проходите, пожалуйста. Её медицинская карта, анализы. Это последние, - на кухонном столе лежали документы реального, но уже умершего больного. Где и как Света их достала я не знаю. Она тоже немного фокусник и в чём-то экстрасенс. - Мне не нужны бумажки живодеров от классической медицины. Анамнезы, диагнозы – что они в этом понимают! Пусть больная отдыхает. Мне достаточно чувствовать её тело сквозь стену. Не волнуйтесь, я уже начал лечить. А с бумагами мы разберёмся позже. - Она выздоровеет? - Я же сказал, не волнуйтесь! - Вы даже не подозреваете: что вы для меня делаете! - Пустяки. Биоэнергетическая коррекция – это главное. Биоэнергетика способна повернуть вспять любой процесс в организме! Я, совершенно не к месту, представил себе, как Штернхер поворачивает вспять процесс пищеварения и успел оценить последствия данного фокуса, прежде чем академик пафосно продолжил: «Вообще, профессиональная совесть не позволяет мне брать деньги за спасение человеческой жизни. Деньги и жизнь - не сопоставимы! Но… вы ко мне обратились слишком поздно...» - Вы же сказали… - Я сказал: «не волнуйтесь!». Если бы Бог привёл вас ко мне полгода назад, вы не потратили бы ни копейки. Но сейчас организм больной очень истощен. Для успешной борьбы нужен курс микроэлементов и биостимуляторов. Их, к сожалению, мне приходится покупать у тибетских монахов и алтайских знахарей. Ингредиенты собирают в горах, а препараты делают вручную. Эти снадобья заоблачно дороги. Но без них сегодня нельзя гарантировать результат. - Поймите: деньги – не вопрос… Я не могу её потерять! - Моё отчаяние было искренне и неподдельно так же, как искренне и неподдельно было стремление Штернхера максимально поднять планку в деликатной теме финансирования лечения. - Я вас очень хорошо понимаю. Я так же думал, спасая свою матушку. Если бы стоял вопрос о поиске модели для статуи «Скорбь и сочувствие», то господин Штернхер несомненно был бы выбран скульптором и в качестве прототипа скорби и в качестве символа сочувствия. - Уважаемый академик, я понимаю: вам неудобно. Но я занимаюсь бизнесом и привык о деньгах говорить просто. Назовите цену. - Более точно я смогу сказать после осмотра больной, если судить по её слабому энергетическому полю, то… где-то… около восьми тысяч евро, - академик быстро оценил мою реакцию и закончил, - Недельный курс. Три курса в течение четырех недель. Я думаю – этого будет достаточно. - Восемь тысяч? – я мысленно переводил евро в рубли. - Нет, если это для вас дорого… - Да, что вы. Пустяк. Я думаю: в каком банке удобнее снять. - Снимать будем не в банке!!! - Света ворвалась на кухню яростная и безжалостная, как топический ураган. Штернхер от неожиданности вскочил. - Вы кто? - Я автор и главный редактор передачи «Инцидент». А вы – мошенник. Вы отняли жизнь у Игоря Садовского и ограбили его семью на полмиллиона рублей! - Академик, вы излечили умирающую! Вы рады? – хохотнул Володя, преграждая собой и видеокамерой выход с кухни. Длинное нескладное тело Штернхенра неожиданно сгруппировалось. Экстрасенс, показавшийся мне таким медлительным и сонным, ловко поднырнул под рукой оператора и выскочил в коридор. В этот момент стало понятно: мошенник просчитал буквально все. Не снятая обувь и одежда – дали ему возможность ретироваться с поля боя практически мгновенно и без ощутимых потерь. Наверное, господину Штернхеру удалось бы улизнуть, прихватив шляпу и сохранив лицо, но появилось одно обстоятельство, которое он предусмотреть не мог. Борис Николаевич, под шумок, выбравшийся из заточения, неспешно пересек траекторию движения экстрасенса и сел отдохнуть на пороге прихожей. - Мяу? – удивленно отреагировал кот на длинноносый ботинок экстрасенса. - Чёрт! – отозвался академик, расстилая свое длинное тело по прихожей. - Не торопитесь. Вы сами не откроете. Здесь кроссворд из пяти замков,– поделился я своим опытом с заслуженным врачом Кабардино-Балкарии. - Побили бы и ладно, но зачем макать в кошачью мочу? - господин Штернхер неуютно елозил на табурете и грязным платком пытался оттереть с лица отпечаток лужи, которую в прихожей оставил Борис Николаевич. - Значит так, - стенания «па-а-адонка» Света игнорировала,- ещё раз на камеру. Первое – вернете деньги Садовским. Второе, навсегда прекратите лечить рак. Хотите дурить людей – боритесь с ожирением и импотенцией. Третье, вы не врач и медицинского образования не имеете! Всё понятно? - Понятно. Садовским и сам хотел все вернуть. Жалко людей. Такая дружная семья. Рассчитывал Хаммер продать. Но в аварию попал. Там ремонта на восемь тысяч евро. - Вы решили за мой счет машину отремонтировать? – догадался я. - Теперь не знаю: где деньги искать, - понурился экстрасенс. - В банке возьмите, как Садовские, – едко посоветовала Света. После ухода «подонка» участники шоу пили на кухне кофе. Все, кроме кота. Борис Николаевич чавкал кошачьим кормом. Он, рискуя жизнью, задержал мошенника, и Света простила коту испорченные дорогие колготки. За хороший сюжет она бы мужу измену простила. Только где же найти такого отважного мужика, чтобы сначала согласился взять Свету в жёны, а потом рискнул изменить? *** Весна… Я выбрался из такси и набрал её номер. Она взяла трубку почти сразу. Зуммер не успел догудеть до первого выдоха. - Ты где? - Это ты где? Дай точный адрес. - Ты приехал? У меня телефон садится. - Приехал. Говори адрес! - Ты на транспорте? - Я у Дворца Спорта. Куда идти? - Ты стоишь лицом к чему? - К небу, – я начал злиться. Ну, неужели нельзя просто сказать номер дома? Тем более, если садится аккумулятор телефона. - К чему? - Какая разница. Адрес скажи. - Адрес? Сейчас. Но вместо адреса я услышал короткие гудки. Набрал снова: «Абонент отключил телефон или находится вне зоны доступа сети». В голосе оператора звучала плохо скрытая издёвка. - И где теперь тебя искать?! – иногда я жалею, что бросил курить и материться на первом курсе института. Курить – ладно, но прожить жизнь без мата в России – это я погорячился… Отсутствие информации не отменяло необходимости поиска. Тем более, что напротив дворца спорта было всего три дома. Из них два жилых. На первых этажах, как теперь заведено, магазины. Но паскудство заключалось в том, что в обоих имелись оконные фирмы. В одном даже две. Я решил быть последовательным и отработать все варианты, начав с дальней жилой трёхэтажки. Под вывеской ООО «Лакрон» пряталась маленькая комнатушка, в которой за печально пустым столом сидела невзрачного вида девица лет двадцати и мучила компьютер. И вряд ли фактурами или счетами. Скорее, какой-нибудь тривиальной игрушкой вроде «шариков» или тетриса. Она подняла на меня, докрасна натертые монитором глаза и неожиданно спросила: «Вы откуда?». Более странного вопроса от менеджера по продаже окон я никогда не слышал и, растерявшись, ляпнул: «Охотоинспекция!» - Каво? – мне показалось, что из широко распахнутых глаз вот-вот посыплются цветные шарики и кубики. Те самые, из компьютерных игр. - Охотоинспекция. Чего непонятно? - Это как? - Так: кого охота, того и инспектирую. Людей в туалетах держите? - Зачем? - Для профилактики. - Чего? - Диареи. - А у нас окна, - девушка почему-то покраснела. Её глаза практически растворились на фоне заалевшей кожи, - а туалета нет. Мы в центральный офис ходим. -Мы - это кто? – насторожился я. - Мы - это я и.. - И… - И я, - окончательно растерялась девица. - Ладно. Куда ходите? - Через дом. На третий этаж. - Проверю и проинспектирую! – Сурово сказал я и стремительно ретировался. Со стороны все это, наверное, выглядело забавным анекдотом из жизни провинциального недоумка, но мне было не до смеха. С такой же идиотсктой инспекцией предстояло посетить ещё, как минимум, две фирмы и не факт, что во всех меня будут ждать офисные «тормоза». В «Неолите» действительно не ждали. За мутным стеклом в оправе пластиковых дверей чётко прорисовывались ромбики металлической раздвижной решетки. Фирма закрыта. Решетка на дверях. Всё сходилось. Все, кроме Моей Женщины: за решеткой не наблюдалось никаких признаков пребывания живого существа. Я попробовал протереть стекло, но изнутри оно было грязнее, чем снаружи. Видимость не превышала метра, и в пределах этого метра узница отсутствовала. Я деликатно постучал. В мутном экране стеклопакета ничего не изменилось. Я постучал громче. Реакция нулевая. Снова набрал ее номер. Оператор, как величайшую тайну, повторила: «Абонент отключил телефон или находится вне зоны доступа сети». - Дура! – Я ощущал себя академиком в младшей группе яслей. Мне предлагалось на выбор два варианта, но оба не имели к истине никакого отношения, - «Отключил», «зона доступа» - у нее аккумулятор сдох! От злости и безысходности я изо всех сил пнул дверь «Неолита». И сразу выяснил, что «Неолит» не столь уж архаичен: сирена сигнализации сработала прямо у меня над ухом. А еще выше хлопнула балконная дверь. - Чего ломятся?! Каженный день ломятся! Житья нет! На балконе второго этажа подпрыгивала толстая тетка в коротком линялом халате. При каждом прыжке занавес халата по очереди выпускал на сцену сначала пару тыкв устрашающего размера, упакованных в розовый бюстгальтер, а потом некогда белые подштанники, сшитые в лучших традициях советской легкой промышленности. Я представил, что будет, если одна из тыкв вывалится из гнезда, и невольно сделал пару шагов от дома. - Извините. Не скажите: давно закрыто? - Давно закрыто гавно, а этих уже год, как след простыл. Ходят только лохи вроде тебя. Надеются, что деньги вернут! - Я не надеюсь… - Все так говорят, а на хрена в дверь дубасить? Теперь выть будет пока менты ни приедут. А у меня Малахов идет!! «Ментов» я дожидаться не стал: потом объясняй им, неандертальцам, зачем ломился в «Неолит»? У следующего дома меня уже ждали. Охранник стоял на крыльце и гостеприимно покручивал в огромных ручищах черную милицейскую дубинку. Я притормозил с тем расчетом, чтобы, в случае применения, дубинка меня сразу не догнала и с почтительного расстояния спросил: - Вы в туалете никого не запирали? Охранник посмотрел на меня так, будто я предложил ему купить учебник по ядерной физике и отказался сделать скидку. Он никак не мог решить: это оскорбление или комплимент. По лицу скользила тень неявной мысли, а я кожей чувствовал, что моё будущее зависит от того, в каком секторе эта мысль припаркуется. От волнения я даже начал пританцовывать на месте. - Чо, приспичило, чел? – догадался охранник. - Вроде того, - я не стал спорить. - Заходи. Все лучше, чем в подъездах ссать. В туалете Моей Женщины не было. Не было ее здесь никогда или, по крайней мере, очень давно. Я мог это утверждать со стопроцентной гарантией. Потому, что где бы Моя Женщина ни появилась, там сразу и надолго зависал горький аромат ее любимых Кензо. А здесь пахло дешевым освежителем воздуха и хлоркой. -Ну, что: остался только центральный офис «Лакрона», - я застегнул ширинку и отчалил от белой чаши писсуара. - Спасибо, начальник! Охранник игриво, как детсадовец флажком, помахал в воздухе дубинкой и посоветовал: «Бухай дома, мужик. Ближе к унитазу, дальше от приключений!» Последний претендент на звание места заточения прекрасной принцессы когда-то был столовой «Спорт» с вполне заурядным совковым меню. Потом пришла «перестройка». Она сначала раскатала спорт, затем нашла новое применение спортсменам. Позже спортсмены по праву сильного забрали все три этажа столовой. Что вполне логично: спорт должен принадлежать спортсменам. Результатом простых, но энергичных имущественных споров 90-х, стало уменьшение количества собственников до трех и разделение собственности по горизонтали на три равные доли. Так первый этаж превратился в супермаркет, второй – в кафе «Лукоморье». Собственник третьего этажа организовал на своих площадях офисный центр, сдав кабинеты арендаторам. Именно там, за решёткой, отделяющей площадку второго этажа от лестницы на третий, стояла Моя Женщина. Рядом, на ступеньках, валялись две сломанные ножки от стула. «Вот и разгадка ребуса про официантку, которую я не знаю», - подумал я. - «Хотя, проще было не мастерить на ровном месте загадки, а сказать про «Лукоморье» Я бы не бегал, как идиот по окрестностям Дворца Спорта, не изучал бы туалеты и не рисковал жизнью и здоровьем под балконом у «Неолита». - Как дела? - Нормально. Видишь же! – Глаза Моей Женщины блестели сухо и зло. - Твоя работа? – я кивнул на сломанные ножки. - А здесь ещё кто-то есть? Меня всегда ставила в тупик её способность любой свой прокол превращать в обвинительный приговор мне. Я осмотрел замок, подергал решетку. - Прочная… - Ну… - Ладно, успокойся. Пойду, поищу какой-нибудь прут стальной, что ли. - Не надо. Официантка вызвала охрану. Сейчас приедут. - Давно вызвала? Моя Женщина по привычке попыталась свериться с дисплеем сотового телефона, но нашла в нём только свое отражение. - С час уже. Наверное… - Понятно. – Я развернулся и пошёл искать железяку помощнее. Если ЧОПовцы не прибыли в первые полчаса, значит, могут не приехать вообще. Минут через пятнадцать я уже орудовал ржавой арматуриной, пытаясь раздвинуть прутья решетки. Я очень старался. Металл не выдерживал моего напора. Но не металл решетки. Прут арматуры сначала согнулся уголком. Затем превратился в подобие гигантского рыболовного крючка, применения которому в Сибири найти было невозможно за отсутствием в местных водоемах акул и китов. Решетка скрипела, теряла куски белой эмали, но держалась насмерть. - Вы что делаете! Я оглянулся. Официантка в фирменном фартучке «Лукоморья» с вышитым дубом и грудастой развратной русалкой на его ветвях, глядела на меня возмущенно и испуганно. - Человека спасаю. - Вы знаете: сколько стоит эта решетка? Вы знаете: кто хозяин? Вы знаете: что будет, если сломаете? - Что будет? Сломанная решетка и свободный человек. - Оставь, не надо. Охрана приедет – выпустят. Дай твой сотовый. Я хозяину позвоню. Я отдал Моей Женщине телефон, и пока она переставляла симки и созванивалась с бандитом-владельцем третьего этажа, отправился на улицу подышать свежим воздухом и выкинуть бесполезный ржавый крючок. На обратном пути я сделал открытие: окна на лестничных пролетах были зарешечены только до середины, а между окном и решеткой оставалось достаточно места, чтобы мог протиснуться человек, не обремененный целлюлитом или пивным животиком.. Такой, как Моя Женщина. Моя ненормальная, то есть ненаглядна, ожидала меня на том же месте, за решеткой. Лицо её сияло благодушной, почти счастливой улыбкой. Вообще, я обожаю улыбку Моей Женщины. Когда она улыбается, никакая Джоконда рядом не стоит. Но в данных обстоятельствах счастье в глазах выглядело, по крайней мере, неуместным. - На телефон. Все нормально. Борис Викторович уже за городом. Представь: он со мной по имени-отчеству, так извинялся! Сегодня не вернется. - Ничего себе, «нормально». И что, мы здесь твоего Борис Викторовича до утра ждать будем? - Почему до утра? – искренне поразилась моей несообразительностью любимая. – Завтра же суббота. Он не работает. Зачем ему приезжать. - И… - Что «и»? Сказал, пришлет охранника, тот откроет. - Когда? - Сказал: часа через два, если пробок не будет. - Понятно. Поднимись-ка на площадку. Посмотри: сможешь пролезть между окном и решеткой? Нужно отдать должное Моей Женщине: в экстремальных ситуация она соображает также стремительно, как эти стремительно эти ситуации создаёт. А, поскольку любую, самую безобидную ситуацию Моя Женщина гарантированно переводит в разряд экстремальных, соображать ей приходится постоянно. Наверное, это такой способ стимуляции умственной деятельности. Десять секунд узнице потребовалось на то, чтобы подняться по ступенькам и оценить свои шансы на свободу. - Пролезу. Только куртку запачкаю. - Сними её и сбрось. Этажом ниже я взобрался на батарею отопления. Сначала поймал куртку, потом подхватил бежавшую пленницу. Я чувствовал, в своих руках её горячее, дрожащее от нервного возбуждения тело, и понимал, как ещё далёк от камня. - Оковы рухнут, и Свобода вас встретит радостно у входа и братья куртку отдадут! –Продекламировал я, бережно опуская драгоценную ношу. - Как я сама не додумалась? Мимо же раз двадцать проходила. - Ладно - ты, юмор в другом: владелец потратил кучу денег, установил решётку, которую баллистической ракетой не уничтожить, а все его запоры может обойти маленький ребенок! И без отмычек, хитроумных сканеров секретных кодов и, даже, газовой горелки не требуется… *** Лето… -Далеко не пойдем! - мы выскакиваем на раскаленный песок и Женщина начинает искать место под солнцем, где бы было меньше народа, больше песка и ближе к воде. И это летом-то, в выходной! Гляжу на пляж и понимаю - люди произошли нет от обезьяны. Старик Дарвин ошибся. Предками человека были тюлени или котики, которые зависали в безделье на пляжах дольше остальных особей. В результате у них атрофировались хвосты и ласты. Бездельники разучились плавать, ловить рыбу. Природа перестала казаться им удобной. И они решили, что имеют право её подстраивать под себя. Результат модернизации вот он, перед глазами: редкие островки горячего песка, не покрытые человеческими телами, оказываются обильно посыпаны мусором, пустыми бутылками, пластиковыми и стеклянными, рваными пакетами, грязными шампурами, блестящими обертками от чипсов, орешков и прочей сопутствующей пиву мелочи. Мусор - это главный продукт человеческой цивилизации. Мы научились его делать практически вечным. Природа не успевает разрушать, перерабатывать, уничтожать все более совершенный мусор, который мы тысячами тонн производим каждый день. Этот конфликт непременно выльется в глобальную войну. Либо продукты человеческого творчества убьют природу. Либо природа уничтожит продукты. Но в любом случае погибнет человек. Потому, что он часть природы, неспособная уже существовать без созданных им продуктов. -Ну, куда дальше? - Женщина смотрит на меня растерянно. У неё такая особенность. Она терпеть не может, когда ей кто-то диктует, что делать, но и ситуация выбора её всегда ставит в тупик. - Никуда, - я молча подбираю полиэтиленовый пакет побольше и собираю в один продукт цивилизации коллекцию других, тех, что самый безумны продукт цивилизации сеет вокруг себя, надеясь на то, что это как-то само собой рассосется. Настя сразу включается в уборку территории. Она откапывает из песка трехлитровую бутылку из-под пива пытается упрессовать её в пакет. Бутылка упирается, злобно трещит, и как живая норовит вырваться на волю. -Во, гадина! - Возмущается Настя. -Ты как выражаешься? - Женщина пытается сделать строгое лицо. -А чего она! - Оправдывается Настя, и ныряет в пакет с головой. Бутылка жалобно пискнув, прорывает дно пакета и весь собранный мусор снова оказывается на песке.. Женщина тяжело вздыхает, находит другой продукт цивилизации: побольше, и с виду покрепче и включается в процесс уборки. Через три минуты организация локального оазиса завершается нашей полной победой. Я подхватываю готовый лопнуть от своей значимости и весомости пакет и направляюсь к ближайшей урне, практически погребенной под отходами пляжной индустрии. -Эй, слушай, унеси! - Молодой мужик с неизгладимыми следами Кавказа на лице и ворсистом теле небрежно пихнул ногой в мою сторону пустую бутылку. -Ага, - соглашаюсь я.- сейчас. И попку подотру. -Чо, джигит? Смелый, да?! Я оглядываю его: крепкие руки, плечи и грудь, бугрящиеся прокаченными мышцами - свидетельство недавнего серьезного романа со спортом. Хотя округлившийся животик, нависший над плавками, говорит о том, что роман закончился разрывом. -Нет, просто уборкой пляжа занимаются специально обученные люди. Двадцать метров до урны и еще двадцать метров обратного пути я обдумывал две мысли. Первая - глобальная. Я искал корни таджикизации Сибири. Что жители Кавказа и Средней Азии потеряли в нашем холодном краю? Персики, виноград, горы, море - за каким дьяволом их несет на картошку и мороз? Азия везет наркотики, кавказские воры в законе ими торгуют. Они что, освобождают территорию для проживания? Но зачем? Я не националист. Камню без разницы национальность. Только и камень не может понять: зачем им Сибирь? Мак здесь не растет. А нефть и газ они сами добывать не станут. Впрочем, воры не станут, а таджики - за милую душу. Может быть, в этом и есть глобальный замысел: вместо вечно пьяных и часто буйных покорителей Сибири поставить к буровым станкам безответных азиатов? И станут они исправно качать нефть на Запад, а заработок посылать на Юг. А на обратном пути я изучал потенциального противника и прикидывал: испортит он нам отдых или разойдемся миром. Товарищ с Кавказа что-то говорил моей женщине, играл мышцами и принимал в позы, более подходящие для парковых скульптур. Его девушка лежала рядом на огромном белом полотенце и с ленивым любопытством наблюдала происходящее. - Скажи спасибо ребенку, а то бы порвал тебя как ж-ж-ж-жаренного барана! Я представил, как дитя гор будет разрывать камень - жуткая картина. Подмигиваю Наське: "Спасибо, ребёнок!" Настя достает из сумки коричневую, сморщенную и вонючую мумию матраса. -Надувай скорее! Пойдем купаться! Между глубокими вдохами и долгими выдохами, превращающими мумию в плавучее средство, наблюдаю, как кавказ танцует лезгинку перед моей Женщиной. Чем больше становится матрас, тем меньше я вижу и отчетливее понимаю: разборок не избежать. Не потому, что я ревную. Ревность во мне уже кристаллизовалась и обрела свойства мемориальной таблички. Просто не люблю людей наглых. А тех, кто выставляет наглость напоказ, демонстрируя своё превосходство над окружающими – просто ненавижу. Хотя, казалось бы, камень и ненависть понятия несовместимые. Пока я рассуждал, матрас понял: бороться со мной бесполезно, и без сопротивления приняв последнюю порцию воздуха, стал упругим и звонким. -Ну, давай, хватит дуть! - Наська плещется в воде у самого берега, и контролирует одновременно два процесса: строительство песочного замка, окруженного рвом с водой и реанимацию надувного матраса. Но если замок может строиться и совершенствоваться весь день, то моя работа лимитирована по времени жестко. В конце концов, на пляж приходят не для того, чтобы матрас надувать, а для того, что бы на нем плавать. Или возить камни для замка. -Рамзан не отстанет...- девушка кавказского крепыша лежит, подставив солнцу спину, освобожденную от завязок купальника. Ослепительно белое полотенце прикрывает её голову, и не понять: звучали слова или они мне почудились. Скорее по инерции, чем осознано, так же в пространство отвечаю. - Ему хуже, - я не храбрюсь. Когда знаешь, чем заканчивается книга, никакие интриги автора в середине фолианта уже не могут вызвать серьезных эмоций. А что будет в финале, я знаю. - Всё-же, вам лучше уйти,- вылетает из-под полотенца куда-то в разогретый зноем эфир. - Рамзан не проигрывает. Ради победы и убить может. - Убить, умереть, уйти… Когда-нибудь, обязательно, уйдём, - соглашаюсь я, оглядев пляж, зеленоватую рябь на воде, ивы, стекающие в реку на противоположном берегу, думаю, что если убрать отсюда людей, то у этого залива можно остаться навсегда. - А, может, никогда... - Смотри. Не уйдёшь... Останешься на всегда… Удивительно: мы имели в виду разное, но по звучанию мысли совпадали. Хотя, конечно, это было случайное слияние нот и ритма. Дальше наши мелодии разбегались в противоположные стороны, без всякой перспективы соединиться в одну. Каждый играл своё. Она подразумевала похоронный марш Шопена. Для меня. Я исполнял что-то в духе «Подмосковных вечеров», только о Сибирской природе. Наська оторвалась от строительных работ, по-хозяйски отняла у меня матрас, кинула его на воду, а сверху, на нарисованный шоколад шлепнула своё шоколадное тельце. И совершенно также, как подруга кавказца, не глядя на меня сообщила: -Не обращай внимания. Он дурак! Дурак, между тем, демонстративно обхаживал мою женщину. Он пристраивался к ней то справа, то слева, то нырял и спустя секунду вылетал из-под неё, выплевывая фонтан брызг. Моя женщина излучала равнодушие и спокойствие. Лишь изредка прикрывая руками лицо от брызг. Рамзан не понимал, что он не Героин, а потому не имеет ни одного шанса. Я коротко растолкал себя в три шага и почти вертикально вошел в обжигающее холодом тело реки. Два десятка метров вдоль уходящего в мутную темноту дна, стремительный, почти панический взлет к белесому от зноя небу. Наслаждение от силы и легкости тела и вот она передо мной: грудь в курчавом черном бурьяне волос. - Не помешаю? - Сам напросился! Я понимаю, что все танцы Рамзана были не для женщины. Для меня. Да и не танцы это были, а провокация. А вот он не понимал, что камень бить бессмысленно и больно. Его кулак скользнул над водой коротко стремительно и профессионально. Рамзан искал легкую мишень. Его кисть нашла камень. Я уже слышал такой хруст. Я уже видел, как раздробленные кости разрывают сосуды и кожу, перерезают сухожилия. Чем лучше удар, тем страшнее перелом. Краткий миг и враг - инвалид. Я не хочу видеть перекошенное болью и удивлением лицо. Мне не интересно. Беру Мою Женщину под руку. - Пойдем, позагораем? - Ты испачкался, - Моя Женщина смывает с моей щеки кровь. Чужую кровь. Она тоже не удивлена. Вот если бы из меня посыпался героин… За спиной раздается вой. Шок прошел. Боль осталась. Через пару минут после спешных сборов, место рядом с нами освобождается. Рамзан, уходит, обещая мне перерезать горло. Если это и случится, то не скоро. Гипсом нож не удержать. Да и нож камню не страшен. Белоснежное полотенце, прикрывавшее подругу Рамзана от солнца, намотано на разбитую руку. Оно набухло тяжелыми тёмно-алыми пятнами и сочится редкими тягучими каплями крови. Девушка идет следом, втаптывая резиновыми шлепанцами алые метки в грязный песок. Настя бросила матрас у берега подошла ко мне и внимательно изучает мою физиономии. - Как тебе не больно? - Сам не знаю. - Дурака жалко, – она смотрит вслед уходящей паре. - И мне тоже. - Ты – каменная башка! - Вроде того, - Наська даже не догадывается: как она права. А, может быть, и догадалась… Дети, не зная элементарных вещей, подчас, разбираются в жизни лучше, чем взрослые. *** Весна. Это уже было. Апрель. Пятница. Моя женщина осталась у меня на выходные. Сначала зазвонил сотовый. Моя Женщина взяла трубку, скользнула взглядом по дисплею и вышла на балкон. И я понимаю: её не свежесть апрельского вечера потянула за балконную дверь. Она ушла, чтобы я не мешал разговору. Еще год назад для меня эти звонки были такой же пыткой, как для еретиков «испанский сапог». Только испанский сапог рвал ноги, а ее голос, стекавший в трубку альтовыми обертонами и интимной хрипотцой – рвал сердце. Какая пытка больнее? Не знаю. Но весной я уже перестал замечать обертона и хрипотцу. Я понял их цену. Моя женщина обольщала не ради секса, а ради кайфа. Это была игра с героиновым призом. И мужчины в этой игре не значили ничего. Все мужчины. В том числе и я. Ревность ушла, осталась жалость. Жалость к близкому человеку, убивающему себя с упорством религиозного фанатика. Минут через двадцать Женщина вернулась с балкона продрогшая и отстраненная. - Дай сто рублей. Добегу до киоска. Сигареты кончились. - На, - я так и не научился ей отказывать, - вернешься сегодня? - Всякие глупости несёшь! – сорвалась она. И, почувствовав фальшь, уже мягко, почти ласково добавила, - Я же сказала: до киоска. - Я понял. Вообще-то, киоск на автобусной остановке через два дома. Пять минут туда, пять обратно. Но её «киоск» - это некая точка в Космосе с координатами, неизвестными, ни астрономам, ни мне, ни ей самой. Из «киоска» она может вернуться через час или через неделю. И я боюсь, что когда-нибудь она не найдет обратной дороги вовсе. - Ты замерзла. Давай я сбегаю? - Нет, мне нужно прогуляться. Голова болит. - Пойдем вместе? - Может, поводок нашею наденешь и будешь выгуливать, как собаку? - Твоя жизнь. Иди, куда хочешь. Я могу закрыть дверь и отобрать у нее одежду и ключи. Но Мою Женщину это не остановит. Она все равно прорвется: вышибет двери, спрыгнет с балкона, сбежит через крышу и чердак. Голая, но уйдет. Стихию невозможно предотвратить. Влиять можно только на уровень последствий. Я сел за статью. Она ушла за сигаретами. В первом часу ночи я набрал её номер. После длинной серии гудков она взяла трубку. - Что случилось? - Ты где? - Ложись спать. Скоро буду. - Твой киоск вообще на территории РФ. - Какой киоск? - Ты пошла за сигаретами. Если ещё помнишь. - Отстань. Не смешно. - И мне тоже. - Я же сказала: всё нормально. Не волнуйся. Уже еду. Короткие гудки, как намек: дорогой, свой максимум информации ты получил. Добавки не будет. Камень во мне подсказывает: «Её несет. Ты ничего не изменишь». Человек отвечает: «Её несет. А вдруг с ней что-то случиться?» Человек побеждает. Я снова набираю её номер. Долгая очередь длинных гудков переходит в прерывистый пульс коротких. Набираю ещё раз. Она сбрасывает звонок и отключает телефон. В субботу звонит Наська. - Мама у тебя? - Нет. Пошла за сигаретами. – Я стараюсь Наське не врать. Она вранья не заслужила. - А когда придет? - Не знаю. Позвони и спроси. - Она трубку не берет. - Наверное, заряд кончился. Не волнуйся. - Ну, почему она никогда не заряжает телефон? - Не знаю, солнышко. Вернётся – спрошу и скажу, чтобы обязательно тебе позвонила. Срочно меняю тему разговора: «Чем занимаешься?» - Уроки делаю. Помоги по математике? - Сейчас, бумагу ручку возьму и перезвоню. Мы решаем примеры и задачи. То есть, решает Настя. С головой у нее все в порядке. Я только подсказываю направление, в котором нужно двигаться к правильному ответу. Наш вполне мажорный трудовой процесс завершается тихо и грустно: -Ты её найди, обязательно! И скажи, что я соскучилась. Пусть приедет завтра или в понедельник. Хорошо? - Обязательно Солнышко. Найду и скажу, В воскресенье проснулся с твердым намерением послать Мою Женщину. К маме послать. Пусть живет дома. Настюшку, конечно, не оставлю. Это уже мой ребенок. А с её «походами в ларек» пусть разбираются её родители. Без меня. К обеду сценарий разрыва уже прописал по сценам, репликам и выучен наизусть. Я жду её возвращения, чтобы с порога расставить все точки над «i». Щелчок дверного замка выталкивает меня в коридор. Но в проеме открытой двери не Моя Женщина. Существо вернулась из церкви и, отмолив старые грехи, спешит наделать новые. Она суетливо оглядывает обувь в коридоре и злорадно шепчет, чтобы не услышал муж: - Ну, что, нет её? Шлюха то твоя, небось, на панели подрабатывает? За деньги трахается или за наркоту? Смотри, притащит какую заразу – я её из дома выкину! - Успокойся: заразы, страшнее тебя в доме нет и никогда не будет. - Да, ты что?! На себя и на свою лупоглазенькую посмотри! - Обязательно. Так и сделаю, – соглашаюсь я, хотя, к сожалению, посмотреть на «лупоглазенькую» не могу. Зато вполне способен улыбнуться привидению: его яд бессилен перед камнем. - Чё щеришься? – Существо, сжав маленькие кулачки, сощурив крохотные глазки, шагнуло ко мне. «Вот момент истины», - подумал я, - «Сейчас привидение пройдёт сквозь камень!» Но эксперимент сорвала Моя Женщина. Срывать планы – её страсть. План «Барбаросса» непременно потерпел бы крах в первые 15 секунд, если бы в нём, хотя бы в качестве случайного элемента был учтена Моя Женщина. Адольф бы застрелился 22 июня 1941 года, так и не поняв причину неожиданного крушения грандиозных замыслов. -Привет!- её зеленые газа сияли от шальной и бессмысленной радости, а тело исполняло странный танец. Высушенные наркотиками, от того еще более длинные руки и ноги нелепо ловили воздух в поисках точки равновесия. Казалось: мгновенье и Моя Женщина либо взлетит, либо осыплется своими членами на пыльный коврик у входа. - Явилась, растение! – Зло обрадовалось Существо. - Какая ты милая! – Мою Женщину будто сквозняком от открытой двери кинуло к неприветливой соседке. Сквозняк втянул в коридор только голову, руки и тело, а ноги, цеплялись за порог и не хотели входить в квартиру. -Пошла вон, сука! – взвизгнуло Существо и замахнулось на Мою Женщину маленьким остреньким кулачком. - Дамы приглашают кавалеров!- Я сделал шаг мимо Существа, подхватил «растение». Жена брата, вероятно, метила не в меня. Но случилось то, что случилось: её рука наткнулась на мою скулу. Я не почувствовал ничего. Точнее, в этот момент я ничего не чувствовал вообще. Даже если бы она била не кулаком, а кувалдой - единственным результатом мог скол скулы: от камня отлетел бы кусок. - Ого! Ты даешь! – Было непонятно: кому адресован этот удивленный возглас – бившей или получившему. Моя Женщина погладила место удара. - Ничего! Вообще ничего! - Ты о чем? - Она же о тебя руку сломала… Как о статую… Руки Моей Женщины захлестнулись у меня на шее, ноги скользнули за порог и, подрагивая, прижались ко мне, два зеленых лазера вспороли мой мозг, изрезав на мелкие кусочки тщательно выстроенный сценарий разрыва. Горячим, восторженным шёпотом Моя Женщина выдохнула: - Пойдем, скорее, я хочу тебя! Пойдем! Не думай, я чистая! Я понимал, что её ласка не от любви. Это наркотик швырнул её в водоворот страсти. Но, всё равно, сердце вспыхнул уже забытым жаром. Пытаясь затушить огонь, я глубоко вдохнул, и произошло невозможное: я всем телом ощутил как там, под курткой в раковинках бюстгальтера твердеют соски её маленьких грудок. И сразу вспыхнула боль в скуле. - Он меня покалечил! – визжало Существо, видимо, апеллируя к моему брату. Оно стояла посреди коридора, преграждая нам дорогу. Маленькое, с перекошенным от боли и ненависти морщинистым лицом. Брат вышел на крик, растерянно поглядел на сбитые костяшки на правой руке жены, на богровое пятно, наливающееся на моей скуле, пытаясь понять: что произошло? -Напиши заявление в полицию. Ты предъявишь руку, я голову. Кто окажется виноват? Брат молча сгреб супругу и увел в комнату. Тогда я посчитал экспериментально доказанным, что я ещё не камень, а Существо вовсе не привидение. И ошибся. *** Весна. Дом Ночью, когда засыпают люди и дремлет мой разум, я все чаще ощущаю себя частью дома. Не одним из жильцов, заполнивших соты его квартир, а одним из его кирпичей, элементом конструкции. Дом потрескивает штукатуркой и бубнит себе под нос: «Ненавижу весну. И осень терпеть не могу, но весну просто ненавижу. За что люди её так любят?» Я в полемику вступать не хочу, а Дом и не ждёт от меня ответа. Он говорит сам с собой, сам для себя и чужое мнение его мало интересует. Тем более мнение людей – примитивных организмов, о которых Дом имеет свое мнение. И оно не из лучших. - В Природе все так неразумно, будто её, как меня, создал человек. - Ладно ворчать, – не выдерживаю я. – Весна – это жизнь. - Жизнь?! - Поражается моей тупости каждый кирпичик. - Жизнь… - ироничным эхом откликается фундамент. - А ты стоял по колено в детском поносе? – Теперь Дом ждет ответа. - Зачем? - Правильно, зачем? А зачем я каждую весну тону в зловонной жиже? Кто придумал эту глупость: полгода консервировать воду в твердом виде, а потом месяц в авральном порядке перегонять запасы в жидкость? - Уж точно не люди. - Уверен? И кто тогда? - Не знаю. Так устроен мир, - мой ответ звучит беспомощно, но ничего лучшего я придумать не могу. Не объяснять же дому основы химии, физики и строение Солнечной системы. - Признайся честно, - в злорадном шёпоте дома слышатся интонации следователя, изобличившего преступника, - вы участвовали в проектировании этого мира! - Ты демонизируешь человека. - Да, ну? - Вот тебе и «да ну». Мы сами – часть неудачного проекта. - Похоже на правду. - Это и есть правда. Ты просто ненавидишь людей. - Я дом. Я не должен любить и ненавидеть. Я должен оберегать. - Оберегай, в чем проблема? - Как? Вы же делаете все, чтобы я не мог вас сберечь. Вы поставили меня там, где дом стоять не может. Вы сделали меня так, что я вздрагиваю от каждого толчка. Вы не следите за мной, не помогаете мне. Петрович из первого подъезда вылизал свою квартиру. Она идеальна. Но Петрович один. А баба Тома всю пенсию тратит на кошачий корм! Двадцать семь кошек! И все жрут. А потом … баба же за ними убирать не успевает… Я провонял. Кирпич разъело. Ты хоть стены покрась. Нет, она кошек кормит… - Баба Тома – да. От её доброты весь подъезд стонет. - От доброты! Двух мужей и брата со свету сжила. А теперь с тоски подыхает. Поговорить не с кем кроме кошек. Вот и сторожит соседей в подъезде: «Я ить, тут, ить случайно стою, ить, чтобы о чём-то поговорить». Дом похоже передразнивает бабу Тому. - Тома, она такая, ить, – соглашаюсь я. - Вы все – бабы Томы. Обустраиваете по своему усмотрению один элемент конструкции, и даже не пытаетесь задуматься: как ваше «усмотрение» влияет на конструкцию в целом! На меня, на Дом! Чтобы я берёг вас, вы должны беречь меня. Всего! Не кусок трубы до унитаза обихаживать, не кафель на кухне полировать, не рамы красить или на пластик менять, а думать: почему кирпич из стены под окном вываливается или что случится, если Мой Дом зануда. Но, по крайней мере, он не глуп, в отличие от многих жильцов. *** Лето Наська плывет на матрасе вдоль берега и собирает камешки. Это её любимое пляжное развлечение. Те, что покрасивее и покрупнее, она складывает на матрас рядом с собой, мальков-недоростков небрежно швыряет обратно в воду. Набрав достаточную с ее точки зрения коллекцию, водоплавающий геолог причаливает рядом с глубокой ямой, вырытой ею в песке, и начинает укреплять края рукотворного кратера цветастой мозаикой речной гальки. Настя – очень рациональный строитель. С логистикой на её стройке – все идеально: изъятый из ямы песок идёт на возведение замка. Его фасад укрепляется той же галькой. Архитектурный ансамбль растет и ширится весь день с небольшими перерывами. Я начинаю прикидывать: что будет с пляжем, если Наську оставить здесь одну на неделю? Останется ли место тюленеообразных загорающих? Но картина пляжного апокалипсиса окончательно сложиться не успевает, потому, что в строительных работах наступает перерыв. - Пойдём купаться? - Да, ну-у-у..., – отказываюсь я. - Почему? - Вода сырая,- я наблюдаю за тем, как забавно от удивления у Насти поднимаются бровки, и чтобы не заставлять ребенка копаться в мусоре словесного абсурда, добавляю уже вполне разумный довод,- к тому же холодная. - Ничего не холодная! Я же купаюсь. - Ты – закалённая! - А ты? – Наська сияет от комплимента и ждёт ответа - А я околевший! Моя игра в слова-перевёртыши приводит ребёнка в недоумение. Она напрягается, пытаясь найти в своём словаре значение слова «околевший», не находит и растерянно спрашивает: «Это как?» - Иди, искупайся с ребенком,- вмешивается Моя Женщина. Она лежит рядом, подставив спину горячему солнцу и отвернув от меня лицо. Это уже стало нормой. Она все время отворачивается, когда мы рядом. Может не хочет смотреть в мои глаза, а, может, скрывает свои. - Сейчас. Туча пройдет. Я смотрю, как серое жирное облако размытым краем цепляется за солнечный диск и в предощущении тени по телу пробегает лёгкая дрожь. Но холодно становится не от тени. Настя выливает на меня бутылку воды. Я вскакиваю и, изображая пещерного человека, у которого крыша съехала после удачной охоты на мамонта, несусь к воде за улепётывающим ребёнком. Забежав в воду по колено, Наська неожиданно останавливается и, сжавшись в комочек, жалобно просит: «Только не брызгайся!» Но пещерного человека после удачной охоты остановить невозможно. Хватаю её на руки, подбрасываю в воздух и, вырывая из маленьких легких испуганно-веселый визг, плюхаюсь с Наськой в воду. - Ты испортим мне причёску! – Ребёнок одновременно протирает глаза и крутит головой. Со светлого хвостика срываются капельки воды и разлетаются в разные стороны, сверкающей под солнцем россыпью. - Девушка, вы это называете прической? – Ловлю налету хвостик и стряхиваю его. - Всё равно, со мной так нельзя. – Пытается сердиться Наська, но тут же шлёпает двумя руками по воде и, окатив меня брызгами, несется к берегу. - Со мной так нельзя! – передразниваю ребенка. Наська уже тащит ко мне матрас. Он покорно пошлепывает надутым брюхом по мелкой ряби волн. Матрас давно понял, кто здесь главный и кто определяет: что можно, а чего нельзя. - Помоги! – я подчиняюсь и придерживаю покорный, как старая лошадь матрас, пока ребенок вползает на него, - Поплыли туда! Мерах в ста перед нами, прямо в центре заливчика, берег которого густо усеян телами разной степени прожаренности, торчит растрепанный бобрик затопленных кустов. Мы плывем к нему. Точнее, плыву я и я же толкаю матрас. Барышня, свесив руки в воду, греется на солнце и философствует. - А здесь глубоко? - Понятия не имею. - А что нужно сделать, чтобы иметь? - Думаю – нырнуть и попробовать достать дно. - А ты попробуешь? - А если я нырну и не вынырну? - Ты вынырнешь. - Посмотрим… - детская уверенность в неуязвимости взрослых у меня давно прошла. Я знаю: люди часто ныряют и потом не всегда выныривают. А камни самостоятельно не выныривают никогда. Именно поэтому их привязывают на шею одноразовые ныряльщики. Те, которые не планируют вернуться на поверхность. Всего час назад я убедился: камня во мне не меньше чем человека. Значит, я сам ныряльщик и сам камень. И мне становится интересно: смогу ли я всплыть с самим собой на шее? Успокаиваю себя тем, что стремление к эксперименту – черта сугубо человеческая. А на себе эксперименты даже не все представители Homo Sapiens. Из чего неизбежно следует вывод, человека во мне должно хватить хотя бы на одноразовое всплытие. Стайка мальков в панике разлетается с моего пути и исчезает где-то над головой, в мутнеющем проблеске солнца. Энергично разгребаю воду слой за слоем и повторяю, неизвестно откуда проявившуюся фразу: «Вода у дна холодна…». То ли по естественной причине, то ли, подчиняясь моему заклинанию, температура «за бортом» стремительно снижается. И я понимаю, что камень тонет вполне успешно. Хорошо тонет. И без особых сожалений. И без желания что-то изменить. Руки натыкаются на неспешно плывущий топляк. Дерево склизким боком проводит по моим пальцам. Инстинкт срабатывает мгновенно, и рука брезгливо отталкивает бревно. «Какая мерзость!» Неожиданно пальцы вспоминают доверчивое тепло, разогретой солнцем Наськиной кожи. «Она же там одна! Сама до берега не доплывет!» Меня охватывает паника. Я рвусь обратно к солнцу, туда, где в солнечных лучах плещутся мальки, где по песку и траве разложены пазлы загоревших и обгоревших тел, где в синем небе птицы взбивают крыльями пену облаков, где посреди заливчика, одиноко на покорном матрасе лежит человечек, жизнь которого зависит от того: всплывёт камень или нет. Вода не отпускает. Она понимает: место камня на дне. Таков нерушимый порядок вещей. Вода сковывает ноги, наливает свинцом руки. Выжимает из легких воздух: она уверена – полости в камне по законам природы принадлежат воде. Я даже не выныриваю – выползаю на поверхность, как на гребень скользкого обрыва и цепляюсь за испуганные Наськины глаза. - Я подумала: ты меня бросил. - Я сам так подумал… - чувствую, как неохотно река отдает меня жизни. Ребенок отворачивается. Мои холодные пальцы царапают матрас. Ему, наверное, больно и наверняка неприятно. Но я ещё камень, и без распухших от воздуха боков матраса могу вернуться туда – в вечный холод к склизкому топляку. - Я замерзла. Поплыли к маме. Интересно, она понимает, откуда меня вернула?

Каждому воздастся

Подробности

Опубликовано 12.06.2015 10:23

Общественность Новосибирска и я лично от все души поздравляю прокурора Наумкина Константина Викторовича с заслуженной наградой – орденом «Дружбы». Вы действительно отлично потрудились и заслужили именно этот орден, на протяжения полутора десятков лет прикрывая преступления своего друга Александра Дмитриевича Никитина и его подельников-подчиненных.

Похоронный Фонд

Подробности

Опубликовано 14.04.2015 23:49

Наши великие экономисты- господа Силуанов и Кудрин одобрили увеличение возраста выхода на пенсию до 65 лет для мужчин и женщин.  Ничего страшного в том, что мы подольше поработаем на Родину – нет.  Однако имеются нюансы. Средняя продолжительность жизни мужчин в России 64 года. Средняя продолжительность жизни женщин 75,5 лет.  Иначе говоря, большинство мужчин до пенсии просто не доживет, а большинство женщин на пенсионные отчисления будет «процветать» чуть более 10 лет.